Анна Семироль - Азиль

— Мадемуазель что-то вспомнила? — насмешливо спрашивает он.

Пьер бросает на него укоризненный взгляд: не дави, мол. Втроём они проходят в комнату с грязно-зелёными обшарпанными стенами, где из всей мебели — привинченный к полу стол и несколько колченогих стульев рядом. Советник Робер указывает Сорси на один из них:

— Присаживайтесь, мадемуазель. Хотите чаю? Вы наверняка замёрзли.

— Нет. Я расскажу и уйду. Мне надо работать, — тихо отвечает она.

«Уйдёшь ты, как же, — фыркает про себя Бастиан. — Под стражу — и в камеру. Лживая дрянь».

Советник Робер усаживается напротив девушки, достаёт из ящика стола лист бумаги и карандаш. Бастиан опирается плечом о дверной косяк и готовится слушать. Сорси, сутулясь, роняет слёзы на исцарапанную поверхность стола. Давит пальцем одну из капель, вздыхает, собираясь с духом. И начинает говорить.

— Его зовут Рене. Рене Клермон. Возможно, у него не одно имя. Он не из Третьего круга. Я встречалась с ним в клубах больше года. Секс и всё такое. Мне с ним нравилось. Он весёлый, умеет красиво говорить. Такой… огненный. На него подсаживаешься сразу, как на синтен.

— Синтен? — приподнимает бровь Робер.

— Добавка такая, наши умельцы её чуть ли не из мусора делают. Помогает видеть краски там, где их нет.

— Угу. И гробит людей за три-пять лет, — уточняет Бастиан.

— Вам-то что, — глухо отвечает Сорси. — Бабы ещё нарожают. Без рабочей силы не останетесь.

— Рене Клермон, — напоминает Советник Робер, постукивая карандашом по столу.

Сорси кивает, губы её кривятся — то ли от презрения, то ли от попытки сдержать слёзы. Бастиан рассматривает накрашенные чёрным лаком ногти, татуировки, покрывающие её плечи, лоб и выбритый висок, оттянутое грубой серьгой правое ухо, проколотые металлическими штырьками ноздрю и верхнюю губу — и с трудом сдерживается, чтобы не поморщиться.

— Он одержимый, — продолжает Сорси. — Не свихнутый, нет. Он нормальнее всех, кого я знаю. Он бредит какой-то мифической свободой. Чтобы все жили, как господа.

Последняя фраза вызывает у Бастиана усмешку. «Наивные трущобные крысы… Ну, проживёте вы господами неделю, сожрёте и выпьете всё, до чего дотянетесь, а дальше? Вы ж двинетесь своими недалёкими умами от вседозволенности, вы ж перережете друг друга за лишнюю побрякушку, у нас отобранную…»

— Я тоже смеялась, месье Каро. Дураком его называла. Мечтателем. А у него в голове своё было. Всё, что он у меня спрашивал, он обращал себе на пользу. Он со многими общается. Ради того, чтобы получить знания. Он очень умный. И знает, как людей зажечь. И знает город, как никто другой, — она распаляется всё сильнее, голос крепнет. — Вы сидите в своём Ядре, за стенами, и думаете, что там безопасно? Это Рене отравил вашу воду. Я не докажу это никогда, но уверена в этом. Он ждал момента. Ему нужна была ситуация, которая… которой он бы воспользовался. Вы сами её подготовили, убив Кейко и заперев косых в тюрьмах. Он пользуется гневом Акеми, он сеет в сердцах людей зёрна этого гнева. И чем сильнее вы будете давить на нас голодом и контролем, тем мощнее будет ответ. Он собрал целую армию.

— Это он убил королей трущоб? — хмуро интересуется Пьер.

— Да. Никто другой бы не подобрался.

— А смысл?

— Оставить вас без посредников. Теперь вам неоткуда получать поддержку в Третьем круге. Никто не сможет уговорить людей хранить мир.

— Мы его выловим, — уверенно говорит Бастиан. Сорси смеётся ему в лицо:

— Никто не сдаст вам Рене. На это способна только я. И только потому, что женщина.

Пьер отодвигает бумажный листок, хлопает в ладоши.

— Хорошо! Вот мы все очень напуганы, да. Страшный Рене, народный гнев, стадо людей, вооружённых палками. Я понял всё, кроме одного: ты пришла сюда в слезах, всё рассказала… зачем?

Девица со скрежетом двигает стул ближе к столу, подаётся вперёд, как можно ближе к Советнику Роберу. Лицом к лицу. Кляксы размытой туши делают её похожей на ведьму из детских сказок.

— Когда я сюда шла, я надеялась. Надеялась на ум и силу управленцев Азиля. И вместе со мной надеялись те, кто не хочет бойни на улицах. Только я ошиблась. Вы ничего не сможете сделать. Пока вы морите нас голодом, разрастается ненависть к вам. Попробуете подавить нас силой?

— И подавим, — со спокойной уверенностью вставляет слово Робер.

— Сколько вас? Тысяча, две, три? Против вас встанет весь Третий круг. И, возможно, Второй. Вы ещё не поняли? Теперь это город Рене Клермона.

— Надо было её под арест взять.

Пьер смотрит в окно на пляшущий по каменным плитам тротуара дождь. Голос его угрюм, лицо задумчиво.

— Плюнь. Обычная дерзкая девка, — дёргает плечом Бастиан.

— Ты не понял. Она нам сдала своего мужика. Не думаю, что после этого она проживёт долго. Здесь она была бы в безопасности.

— Нашёл кого жалеть.

— Чистый расчёт, никакой жалости. Девка много знает об этом… Рене.

— Мы тоже будем о нём много знать, когда полиция его возьмёт. Если возьмёт живым.

Уверенный тон Бастиана вызывает у Пьера вздох. Советник Робер приглаживает обеими руками непослушные рыжие вихры, барабанит по вискам кончиками пальцев. Похоже, нервничает.

— У меня ощущение нереальности. Абсурдности происходящего, — признаётся он, выдержав паузу.

— У тебя? — усмехается Бастиан. — У ответственного за безопасность?

Дождь усиливается, потоки воды несутся по тротуару, таща мелкий мусор. Ветер бьёт в окно, хлопает форточкой.

— Вот ты вспомни… Месяц назад кому-нибудь из нас могло прийти в голову, что в городе живут настоящие террористы? Двести шестьдесят девять лет стоит Азиль, и никогда не было подобных инцидентов.

— Память — штука странная. Людям свойственно забывать, что значит для них этот город. И что значим мы друг для друга. Где-то в книге жены увидел фразу «раскачивать лодку». Эти идиоты будоражат народ, не понимая, что…

Появление Канселье обрывает Бастиана на полуслове. Начальник полиции мрачен до черноты.

— Советник Робер, — он коротко кланяется Пьеру. — Вы должны на это взглянуть. Да и вам, месье Каро, не помешало бы…

От опущенных плотных штор в кабинете пыльно и душно. Бастиан дышит через рукав рубахи, не сводя глаз с экрана, на котором под щелчки проектора сменяют друг друга слайды. Фотосъёмка излишне контрастна, и потому изображения вызывают обострённое чувство отторжения и тошноту.

Тела. Брошенные друг на друга, похожие на груды тряпья. Щелчок, меняется слайд. Вспоротые животы, размозжённые головы. Ещё щелчок. Тёмные брызги крови на стенах. Наспех намалёванное «Свобода» и «Свободны!». Следующий слайд. Прозрачные глыбы, громоздящиеся в комнате с мебелью, которую вне Ядра могли позволить себе единицы.

— Стоп, — командует Робер. — Это что?