Анна Семироль - Азиль

— Я должна была поговорить с ними, — вдруг произносит Вероника твёрдо. — Я могла бы стать посредником между ними и Ядром.

— И ст-тала бы, — отвечает Жиль, не оборачиваясь и не сбавляя шага. — То, что от т-тебя осталось бы, отп-правили бы в Ядро. Как п-послание.

Он прекрасно помнит, что люди Клермона оставили от семьи Сириля. И не сомневается, что с сестрой поступили бы ещё страшнее.

Вероника хмуро трогает разбитую губу, догоняет Жиля и берёт его за руку. Дальше они шагают молча. Лишь один раз Жиль останавливается: почти у самого Собора, на поляне, где устраивают гуляния в честь праздника урожая. Кивает в сторону цветников, пламенеющих алыми розами:

— П-помнишь, ты играла с детьми в жмурки? На п-празднике?

— Да.

Он лезет в карман штанов, достаёт тряпицу, бережно разворачивает её и извлекает заколку в виде серебряной бабочки. Протягивает Веронике.

— Это я т-тогда тебя за б-бока щекотал. И украл, вот… И тогда п-понял, что у вас…

Он осекается и умолкает. Серебряная бабочка подрагивает тонкими крыльями, словно живая. Вероника поникает головой.

— В тот день мы были счастливы, Жиль. Оставь её пока у себя, хорошо?

Воздух прорезает резкий свист. Мальчишка оборачивается: так и есть, полиция. Трое полицаев спешат к ним со стороны главных врат Собора. Жиль хватает сестру за руку, и они со всех ног несутся к цветникам. Вероника на бегу теряет кепку, но подбирать некогда, надо скорее…

Брат и сестра ныряют в зелёный лабиринт, который оба знают наизусть, пригнувшись, пробегают от одного поворота к другому, не забывая считать мысленно: третий вправо, пять вперёд, левый второй, вновь четыре вперёд, снова влево один, вперёд до упора и направо. Голоса полицейских за спиной чуть стихают, но Жиль уверен: они не отступятся. Они с Вероникой сворачивают во внутренний двор. Дверь чёрного хода заперта. Вот и стена, увитая плющом, скрывающим скобы-ступеньки, что ведут вверх. Мальчишка подсаживает сестру, шёпотом подсказывая, где находится следующая скоба. Вероника ловко добирается до широкого подоконника второго этажа, влезает в открытое окно.

— Давай, мой хороший! — тихонько умоляет она Жиля, тянет к нему руку.

Он отступает под сень кустов, качает головой. Поворачивается, показывая промокшую кровью повязку на плече, просит:

— Найди Учителя. От-ткройте дверь.

Вероника послушно кивает и исчезает в окне. Жиль забивается под ветки жасмина, ложится и вслушивается, как в глубине Собора звонко шлёпают по каменному полу бегущие ноги в лёгких сандалиях.

— Встаё-о-ом!

Мальчишку встряхивают за шиворот так, что капюшон безрукавки угрожающе трещит. Жиль беззащитно ойкает, зажмуривается, пытается закрыться руками.

— И куда мы так неслись, а? — грозно вопрошает полицейский лет сорока и отвешивает ему подзатыльник.

Жиль хнычет, неразборчиво ноет, тянет время. Он ужасно боится, что полицейские полезут под куст и найдут прикопанный наспех вакидзаси.

— Я н-ничего не сд-делал…

— Ноги расставь! Руки за голову!

Мальчишка слушается. Пока полицаи в четыре руки обыскивают его, он молча смотрит на окна Собора. Нашла ли Вероника отца Ланглу? А если его нет на месте? Священник часто уходит навещать больных прихожан. И вполне может быть сейчас где-то в трущобах. От этой мысли Жилю становится не по себе.

— Чт-то я вам сд-делал? — тянет он плаксиво. — Отпустите…

— Ты чего, крыса помойная, тут шастаешь?

Пинок по голени, тычок автоматом между лопаток — и мальчишка падает на колени. Тяжёлый ботинок опускается на пальцы правой руки, но Жиль шустро убирает ладонь, хватается за серые брюки полицейского.

— Я ничего н-не нарушал, я п-просто испугался и п-побежал… — умоляюще ноет он.

— А приятель твой где?

— Убежал.

— А кровь на плече откуда?

Ему даже ответить не дают — ботинок бьёт в беззащитный бок, заставляет скорчиться в траве, ловя ртом воздух. Полицаи смотрят на него сверху вниз, будто ждут, когда он шевельнётся, чтобы добавить ещё.

— Месье, что здесь происходит? — раздаётся над головой грозный мужской голос, который Жиль узнал бы из тысячи.

Ноги в тяжёлых ботинках тут же отходят в сторону. Жиль кое-как встаёт на четвереньки, поднимает голову. Дверь чёрного хода открыта нараспашку. На пороге стоит отец Ксавье, и из-за его спины выглядывает десяток любопытных детских лиц.

— Бродяжку поймали, отец Ланглу, — уверенно рапортует старший из тройки полицаев. — Видимо, лазутчик повстанцев. С фильтром-то — точно не из вашего круга.

Ксавье подходит, осторожно подхватывает Жиля под мышки, помогает подняться.

— Ты как, сынок? Цел? — обеспокоенно спрашивает он.

Жиль кивает. Полицейские мнутся с ноги на ногу, потом старший открывает рот, чтобы что-то сказать, но рык Ксавье не даёт ему и слова вставить:

— Повстанцев своих на улицах ловите! А здесь дом Божий! И за его стенами сейчас — более трёхсот таких вот мальчишек и девчонок от трёх до пятнадцати лет! И все они не из нашего круга, а из трущоб, которые вы разносите в каменное крошево!

Все три серых мундира багровеют ушами, мямлят невнятные извинения. Отец Ланглу награждает их тяжёлым взглядом и продолжает:

— Если вы — стражи народа и порядка, а не вооружённая банда, помогите детям. Приведите тех, кто остался без крова и родных. Я не прошу еды и вещей, я призываю позаботиться о тех, ради кого вы вышли с оружием на улицы.

— Ну извините, — разводит руками старший. — Этот тоже ваш?

— Мой.

Вслед за этим коротким словом, прозвучавшим уже из Собора, дверь перед полицейскими с грохотом закрывается. Шумно гремит по скобам засов. Всё, разговор окончен. Серым мундирам остаётся только уйти.

А по ту сторону двери Жиля бережно обнимают Ксавье и Вероника.

— Оп-пять ревела? — строго спрашивает Жиль, трогая пальцем мокрую щёку сестры.

Веро кивает, смеётся тихонько. Вокруг толпятся любопытные дети, галдят, дёргают священника за длинные полы сутаны. Ксавье что-то отвечает невпопад, а сам смотрит на Веронику и Жиля.

— Всё будет хорошо, — шепчет она, прижимаясь щекой к плечу брата. — Теперь всё обязательно будет хорошо…

Ксавье уводит их за собой, остановившись только, чтобы закрыть окно на втором этаже и опустить металлические ставни.

— Теперь, когда ты дома, мы это окно забаррикадируем, — говорит он Жилю. — Собор теперь сам себе крепость. У нас самый надёжный дом, верно, ребята?

— Да-аааа! — верещит малышня, прыгая вокруг священника.

— Отк-куда столько детей? — ошарашенно спрашивает Жиль. — Их п-правда триста?!

— Больше. Люди приводят. У большинства есть родители, которые боятся за них. Это дети Третьего круга. Здесь они нашли спокойный угол и пищу. Я обещал заботиться о них, пока жив, — рассказывает Ксавье, не спеша шагая по коридорам. — Старшие помогают мне с маленькими, стираем и еду готовим сообща. Заодно укрепляем Собор. Мне помогают студенты. Ректор распустил Университет, но часть ребят осталась.