Анна Семироль - Азиль

— Жив, — едва слышно отвечает Жиль на её испуганный взгляд.

Им невероятно везёт: на всём этаже — ни души. Часовые настолько увлечены присмотром за периметром здания, что внутри почти никого не осталось. На лестничной клетке между вторым и третьим этажом Жиль останавливается и прислушивается.

— Охрана на крыше и н-на первом этаже, — шёпотом сообщает он сестре. — Стреляют метко, в-вот так вот.

— Значит, нам надо пройти как можно ближе к стене? Чтобы в нас не попали с крыши?

Он кивает, улыбается. Пристально смотрит на Веронику.

— Ты чего?

— Издали ты — м-мальчик. Не узнают. Идём.

Вероника идёт за ним, как слепая, ловя каждый звук, вздрагивая от любого шороха. То и дело касается руки Жиля, улыбается, когда он оборачивается.

— Ну ч-чего ты? — шепчет он после очередного прикосновения к локтю.

— Жиль, а что мама постоянно теряла, помнишь?

Он задумывается на несколько мгновений.

— Тоненькие т-такие… Шпильки!

— Да, всё правильно…

На охрану они нарываются прямо около выхода.

— Стоять! — рявкает нервного вида невысокий мужик с седыми висками. — Это кто тут шатается?

— Жиль я, из д-десятки Т-тибо. И брат мой, Ален, — жалобно лепечет мальчишка, закрывая собой Веронику.

— И куда вас черти несут? — ядовито осведомляется охранник, перекидывая автомат в правую руку.

— Жрать хочется, сил нет, — выпаливает Жиль с жаром. — Хотели п-поискать ч-чего…

— А почему ты не со своей десяткой?

— Т-так ранен…

Охранник втягивает ноздрями воздух, и Жиль с ужасом понимает, что от Вероники пахнет чем-то сладким и нежным. Ещё мгновение — и автомат в руках охранника выдаст своё смертельное «тра-та-та-та». Жиль поворачивается, одновременно демонстрируя часовому повязку на левом плече и выхватывая вакидзаси из ножен, прикреплённых к правому бедру, и локтем толкает Веронику в сторону. Та отлетает и падает, а когда встаёт, Жиль уже стоит над неподвижным телом. Самый кончик меча окрашен алым.

— Мо-оси в-вакэ аримасэн [20] Мо: си вакэ аримасэн ( яп. ) — слова искреннего сожаления, извинения. …

Жиль вытирает меч тряпицей, убирает его в ножны, внимательно смотрит на распростёртого на полу человека и пинает его под челюсть. Вероника зажимает себе рот, чтобы не закричать, и пятится, пока не упирается спиной в стену.

— Идём, — коротко командует Жиль, протягивая ей руку.

— Ты убил…

— Не убил, — резко обрывает он её испуганный лепет. — П-покалечил. Чтобы б-больше в людей не стрелял. М-меч — не для уб-бийства, меч для защиты, в-вот так вот.

Здание они покидают совершенно спокойно. Похоже, двое мальчишек бойцов Рене совершенно не интересуют. Жиль и Вероника проходят до перекрёстка, сворачивают за угол — и припускают со всех ног. Две минуты спустя Вероника спотыкается, падает и разражается рыданиями. Она плачет так громко и отчаянно, что из окон жилых домов выглядывают обеспокоенные люди. Жиль сидит рядом с ней, боясь даже плеча коснуться, и ждёт, когда она успокоится. Когда слёзы иссякают и рыдания переходят в тихие всхлипывания, Жиль негромко просит:

— Идём. Н-надо добраться к-к отцу Ланглу.

Она поднимает голову. Лицо грязное, всё в потёках от слёз.

— Откуда ты его знаешь?

— Он м-мой Учитель. Вырастил меня.

Жиль помогает Веронике подняться, отряхивает грязь с одежды, и они продолжают путь. Вероника с грустью смотрит на пустые детские площадки Второго круга, на закрытые ставни окон, затихшие улицы. Прохожие, попадающиеся навстречу, осторожны, хмуры и стараются пройти мимо них побыстрее. Отряд полицейских со сканерами и притороченными к сумкам противогазами с подозрением косится на брата и сестру. Вероника опускает голову, жмётся к Жилю ближе.

— Так странно, — говорит она. — Почему тут так пустынно? Люди такие чужие… Уличные бои же далеко, за стеной.

— Страх, — поясняет Жиль, не сбавляя шага. — Он идёт вп-переди. Это как д-дурной запах. Отец Ланглу г-говорил, что люди чувствуют боль до т-того, как… как п-предчувствие. И п-прячутся.

Вероника сворачивает с дорожки, идёт по мокрой траве газона.

— Надеюсь, это сюда и не придёт.

— Придёт, — тихо роняет Жиль. — День-д-два — и будет тут.

— Почему ты так думаешь?

— Я это знаю.

«Потому что никто не даст отпор, — думает Жиль, шагая по границе бетонного тротуара и сочной зелёной травы. — Потому что полиция не умнее Клермона и не знает его планов. Потому что Зверь сильнее человека, как бы отец Ксавье ни хотел иначе. Потому что грабить и отбирать куда проще, чем день за днём зарабатывать свой кусок».

— Жиль, чего они хотят? — задаёт Вероника главный вопрос.

— Они и сами н-не знают. Убивают всех, кто, как им к-кажется, живёт лучше, ч-чем они.

На крыльце двухэтажного коттеджа возится пара карапузов лет трёх. Увидев незнакомых людей, они замирают, как по команде. Из дома выбегает подстриженная молодая женщина в простеньком платье, подхватывает детей под мышки и убегает обратно. Дверь за ней с грохотом захлопывается, и почти тут же опускаются жалюзи на окнах. Вероника смотрит на всё это с недоумением.

— Почему?..

Вопрос Вероники повисает в воздухе. Жиль пожимает плечами и сворачивает на дорогу, ведущую к городскому парку. Они минуют жилой квартал из аккуратных маленьких домиков, проходят мимо трёх высоток, сияющих застеклёнными окнами, пересекают школьный двор. Здесь Жиль останавливается у яркой карусельной лошадки, трогает её улыбающуюся морду.

— Я зн-наю от отца Ланглу, что ты много ч-читаешь. Лошади п-правда умели улыбаться?

Вероника качает головой.

— Только в сказках.

— Зн-начит, это чтобы люди д-думали, что живут в ск-казке, — понимающе произносит Жиль. — И чтобы д-другие тоже так думали. И зав-видовали.

Шуршит гравий под подошвами сандалий. Вероника подходит близко-близко. Встаёт на цыпочки. Трогает пальцем тонкую трубочку носового катетера, гладит шрамы, уродующие лицо младшего брата.

— Жиль… Почему ты был среди них? Я же вижу, ты понимаешь, что они творят ужасное… Почему ты с ними?

Он улыбается — но в его взгляде столько горечи; да и улыбка выходит вымученной, кривой.

— Я не с ними. Я п-просто живу и п-путаюсь под ногами.

— Но ведь ты можешь уйти! В любой момент, Жиль! — она хватает его за плечи. Жиль морщится от боли, и Вероника тут же торопливо восклицает: — Ох, прости! Ты и правда ранен?

— П-пойдём, — вздыхает он. — И п-пожалуйста, не сп-прашивай больше, почему я с ними. Т-ты не поймёшь. А я не уйду.

Он гладит лошадь по украшенной пластиковыми завитушками гриве и бредёт через школьный двор к зелёному массиву парка.

— Ты т-так же свободна, к-как и я, — произносит он, не оборачиваясь.

Вероника спешит за братом. Всю дорогу она ищет ответ на вопросы: почему её брат не вернулся домой, почему Ксавье ничего ей не сказал и что держит мальчишку в стае нелюдей. Шумят над головой старые деревья, прыгают по мощёной дорожке солнечные блики. Запах свежей травы делает всё, пережитое за ночь и страшное утро, дурным сном, успокаивает.