Сергей Боровский - Школа

Свершилось то, о чём мечтала его грешная плоть с самой первой их встречи с Викторией Павловной, но радости он не чувствовал. Ни от осознания победы, ни от волшебных ласк, продемонстрированных искусной любовницей. Было в этом чувстве что-то иррациональное, с одной стороны, и вполне объяснимое, с другой: ему придётся что-то с этим делать. И это «что-то» пугало его до степени болезненности.

Добившись взаимности, он не хотел теперь продолжения, и его нельзя было в том винить. Рассыпанная по грязному полу каморки крупа, его измазанные чем-то липким пальцы, сжимающие через толщу платья и бюстгальтера её грудь, её хриплое дыхание и неприлично высунутый от нетерпения язык — это не те образы, которые подталкивают мужчину к более серьёзным отношениям. Конечно, всё можно объяснить обуявшей их страстью, лишившей их контроля над собой, но он знал, что его склонность к самокопанию не позволит ему абстрагироваться от произошедшего с ними в момент их первого сексуального опыта. Его будут преследовать видения, усугубляемые его не в меру пылкой фантазией, и даже если вся остальная их совместная жизнь пройдёт, как у святых, видения эти не покинут его.

И в то же время, его захлестывала бескрайняя тоска от осознания неизбежности потери этой женщины. В ней он сразу разглядел что-то такое, чего не было ни в одной из всех её предшественниц. Даже в Сонечке. Возможно, это то, что называется громким словом любовь? Которая до сих пор ускользала от него, пряталась и маскировалась.

А, чёрт!

Что теперь будет с помолвкой? Со свадьбой? Он почему-то ни секунды не сомневался, что вся эта история станет достоянием гласности. Она, может быть, и случилась именно по этой причине, и он, жалкий глупец, всего лишь попался в элементарную ловушку. Что они потребуют от него в обмен за молчание? Что всё-таки от него хотел шеф, посылая сюда?

Возможно, в ответе на последний вопрос кроются и все остальные ответы, а он до сих пор так ничего и не сделал, кроме того, что бездарно влюбился и посвятил всё отведённое ему время сердечным страданиям. А теперь ещё и позорным прелюбодеяниям. Нужно немедленно утереть сопли и заняться делом. У него впереди — целый день. Это его спасительная соломинка.

Он выбрался из ванны и стёр с себя остатки пены громадным пушистым полотенцем. Затем посвятил некоторое время тому, чтобы побриться и вообще вернуть себе надлежащий вид, утерянный им за эти два дня, проведённых в интернате. Зеркало помогало ему, по мере своих отражающих сил.

Он пойдёт сейчас на вечеринку, которую они именуют Клубом. Не потому, что его пригласил туда Станислав Артемьевич. И даже вопреки его приглашению. И не потому, что Вика попросила его о том же, когда они, уже закончив все свои «дела» в каморке, приводили себя спешно в порядок. А потому, что он должен, наконец, разобраться со всей этой чертовщиной.

Ровно в половине десятого, одетый подчёркнуто приличнее, чем накануне, он покинул свою комнату и отправился по переходу из жилого корпуса в учебный.

--

Компания была уже в сборе, хотя вечерняя программа, по всей видимости, ещё не начиналась.

Он кивнул одновременно всем присутствующим, обведя взглядом зал, и получил вежливые кивки в ответ. Никто, однако, не бросился к нему, чтобы потрясти горячо руку или просто озвучить парочку стандартных вежливостей. Хорошо же они обхаживают важного городского гостя!

Они сидели по своим креслам и на диванах, что-то прихлёбывая из бокалов. Стояли и возле полыхающего камина, и облокотившись на подоконник. Некоторые тихо разговаривали. Всё указывало на то, будто они ждут команды к началу вечерней программы.

Виктор Игнатьевич поискал глазами Вику и не нашёл её. Это одновременно и огорчило, и обрадовало его. Он боялся думать о том, как она бы встретила его появление в Клубе: вежливой улыбкой или объятьями (он совершенно не исключал и такую возможность). Анатолия Сергеевича он тоже не увидел, но это как раз его не слишком удивило — директор умудрялся всячески, с особой ловкостью избегать его.

И тогда он решил присесть на свободное кресло, стоявшее у окна отдельно от других, предварительно плеснув себе немного коньяка.

Минут десять после этого ровным счётом ничего не происходило, и он уже засомневался, состоится ли программа вообще, но его успокоил вышедший на середину зала преподаватель физической культуры, Мартын Петрович, худой и высокий гражданин со шрамом на лице, объявивший о том, что сейчас перед собравшимися выступит...

«Только бы не Анна Владимировна!» - успел подумать Волков.

- Наша замечательная и очаровательная Анна Владимировна Штерн!

Все зааплодировали, не оставив Виктору Игнатьевичу иного выбора, как присоединиться к ним. У них что, других талантов нет? Он сделал глубокий вдох, настраиваясь на долгое и нудное исполнение песен на немецком языке, но актриса удивила его — она стала танцевать под аккомпанемент рояля. Звучало что-то джазовое, мелодичное. Сбросить бы ей лет тридцать — зрелище могло бы быть гораздо интереснее.

Присутствующие, однако, его взглядов на искусство не разделяли. Они прихлопывали в такт музыке и делали одобрительные замечания.

Инспектор, поглощённый анализом несоответствия их вкусов, не заметил, как опорожнил свой бокал. Он собрался просто поставить его на столик, но чья-то заботливая (наконец-то!) рука наполнила его снова и протянула ему.

- Прошу вас, многоуважаемый Виктор Игнатьевич!

Галантно склонившись, над ним стоял «кавалерист».

- Я, пожалуй, воздержусь, - улыбаясь ответил ему высокий гость. - У меня на сегодня есть ещё кое-какие планы, для выполнения которых мне потребуется трезвая голова.

- Уж если на то пошло, - не смутился отказом Станислав Артемьевич, ставя почти полный бокал обратно на столик. - Трезвую голову необходимо иметь для выполнения абсолютно любых планов. Вы не находите?

- Вероятно, это так.

- И даже некоторые безрассудства лучше совершать всё в том же трезвом состоянии.

- И с этим я тоже соглашусь.

- Получается, что мы с вами — единомышленники! - радостно воскликнул «кавалерист», вызывая подозрения в том, что сам он следует этим мудростям, исповедуемым на словах. - Вы, кстати, собирались о чём-то со мной поговорить.

- Да.

В самом деле, собирался. Про урок анатомии. Но почему-то это событие, так взволновавшее его днём, казалось теперь каким-то слишком далёким и почти нереальным.

- Вы сами придумали методику своего преподавания? - нашёлся инспектор, прерывая паузу.

- Сам. Для нашей школы это вообще характерно: уникальные методы, оригинальные трактовки. Поэтому к нам стоит такая очередь.

- Вижу, что вы гордитесь этим.

- Было бы неискренним с моей стороны утверждать обратное.