Сергей Боровский - Школа

Анна Владимировна тем временем сорвала очередную порцию оваций и, ободрённая, продолжила в том же духе, но в слегка убыстренном темпе. Положительно, у неё это получалось лучше, чем пение Шуберта.

- Да, она восхитительна! - подтвердил Станислав Артемьевич. - Не так молода, конечно, как ваша пассия. Но... Не всем же достаются свежие, нежные бутоны. Нужно кому-то и старушек окучивать. Им ведь тоже хочется.

- Простите?!

- А что тут такого? Это законы жизни.

- Мне кажется, вы забываетесь! - взвизгнул, вставая, Виктор Игнатьевич, сам смутившись этому нелепому звуку, вышедшему из него.

- Ну-те, ну-те! Что вы так разгорячились? Я же вам давеча рассказывал, что в нашей деревне ничто не может укрыться от посторонних глаз. Практически — предупредил. И теперь я же у вас и виноват.

Волков, вне себя от бешенства, схватил бокал, и сделал из него два больших глотка, отчего дыхание его не только не восстановилось, как он наивно ожидал, но и произошла обратная метаморфоза: он чуть не задохнулся.

- Выпейте лучше воды, - посоветовал участливый собеседник. - Полегчает. Говорю вам, как специалист.

- Если вы ещё раз... позволите себе... хотя бы намёком...

- Умолкаю, умолкаю! Но о чём же мы тогда с вами будем беседовать?

- У меня лично отпала в том необходимость.

- Ах, да! О погоде! - продолжил кривляния Станислав Артемьевич. - Любимая тема людей, не обладающих навыками светской беседы. Таких, как мы с вами. Вы слышали последний прогноз? На нас опять надвигается снегопад, будь он неладен! И этот обещает быть даже сильнее предыдущего.

- Что? - Виктор Игнатьевич на мгновенье позабыл об их ссоре. - Вы уверены?

- Абсолютно.

- Когда?

- Вполне возможно, что начнётся ещё до наступления утра.

Если он не врёт, такой поворот событий будет означать неминуемую задержку его возвращения в город.

- Связь уже обрубилась, - не останавливался словоохотливый собеседник. - Да разве это связь! Прошлый век, а не связь. Эх! Одно утешает: запасов крепкого хватит на целый год.

Волков помотал головой. Он, кажется, пришёл сюда с мыслью что-то предпринять. Что-то такое, что бы приоткрыло завесу тайны. Приблизило его к выполнению миссии. А вместо всех этих благородных планов он опять занимается не понятно чем, и голова его уже не на месте. От выпитого коньяка или ещё от чего…

Анна Владимировна резво вскочила на рояль и продолжила танцевать на нём, как будто и не было у неё за плечами этих шести десятков прожитых лет. И лишних килограммов. Присутствующие поднялись со своих мест.

- Видал? - тут же осклабился Станислав Артемьевич. - Огонь, а не баба!

- Мы с вами, как будто, на брудершафт не пили.

- Так за чем же дело встало, Витёк?

Виктор Игнатьевич разрывался между двумя одновременно происходившими на его глазах сценами: этой развязной болтовней пьяного «кавалериста» и тем, что творила пожилая благообразная учительница истории на рояле.

Поначалу она стала слегка задирать платье, изображая некоторую разновидность канкана, потом, видимо, ей стало окончательно тесно в одежде, и она сбросила её совершенно, изрядно при этом помучавшись. Публику это нисколько не смущало — она свистела и кричала:

- Да, детка!

- Давай же! Давай!

Оголённое старое тело, всё в жировых складках, целлюлите и морщинах, едва прикрытое каким-то неряшливым бельём, вызывало почему-то у них неописуемый восторг.

- Боже! - прошептал Волков, приканчивая бокал и наливая сразу же следующий.

--

Он очнулся в ванной. Надо полагать, в своей комнате. Кто его доставил сюда и как давно, он сказать не мог. Память его благоразумно молчала о том, чем завершилось «заседание Клуба», и разлетающаяся на части голова, возможно, была тому причиной. Обрывки воспоминаний говорили лишь о том, что он стал участником нового, десятого уже, наверное, по счёту, представления, от которого он попытался спастись в бокале коньяка.

Он умылся, а точнее, обрызгал лицо, вышел в комнату и выпил через горлышко графина всю воду, роняя капли на рубашку и волосатую грудь, проглядывающую через рваные дыры в ней. Он дрался? Возможно. Или падал, хватаясь за окружающих и стаскивая со столов скатерти.

Сколько сейчас времени?

Настенные часы, вдребезги разбитые и растоптанные, лежали на полу. Как и оба торшера с ночных столиков. Как и смятые в бесформенный комок простыни. Он, похоже, чудил здесь по-серьёзному.

За окном мела обещанная «кавалеристом» метель, и едва видимый фонарь раскачивался на ветру, грозясь сорваться с цепи.

Он вышел в коридор, решив во что бы то ни стало узнать, который час. Даже если для этого ему снова придётся разговаривать со Станиславом Артемьевичем. Или совокупляться с секретаршей директора.

Светили дежурные маломощные лампочки, и стояла полнейшая тишина.

Рассчитывая найти на какой-нибудь из стен часы, он побрёл вдоль коридора, цепляясь руками за всё, что попадалось по пути, чтобы держаться на ногах. Очень скоро выдохшись и не достигнув результата, он остановился у кадки с благоденствующим фикусом и выблевал в него очередную порцию желчи.

- Я вас выведу на чистую воду! - сказал он вслух, но так тихо, что сам едва услышал свои слова.

В этот момент его чуть не сшибла с ног нянечка, вывернувшая из-за угла.

- Куда прёшь? - сказал он, но она, не обращая на него внимания, молча, стала удаляться в намеченном ранее направлении. - Эй! - крикнул он вдогонку, и на этот раз был по-настоящему опрокинут другой нянечкой, шедшей вслед за первой.

Его поразила та механическая настырность, с которой эти женщины прошли буквально сквозь него. Но было и ещё что-то, что он успел разглядеть, но не осознал сразу: каждая из них несла на руках спящего ребенка.

Это открытие поразило его настолько, что он пробыл в состоянии полной бездвижности минут десять. А затем запоздало побежал туда, куда ушли нянечки.

Ему повезло. Он застал этих же двух женщин, выходящих из комнаты. Всё таких же молчаливых, слепо шагающих по коридору. Только больше детей в руках у них не было, из чего он сделал вывод, что они оставили их там, внутри.

Он повернул ручку незапертой двери и шагнул через порог.

Темнота, царившая в комнате, не была кромешной. Свет уличных фонарей, приглушённых непогодой, всё же проникал через окно. Силуэты кроватей, стоявших рядами, выделялись на фоне остальной обстановки.

Виктор Игнатьевич приблизился к одной из них и наклонился, рассмотрев на подушке лицо спящей девочки.

Ничего не выглядело странным или подозрительным, не вызывало тревогу. Что же означали эти перемещения по коридору с детьми на руках? Что заставляет его рыскать здесь? В поисках каких улик он опять рискует попасть в очередной переплёт?

Он осмотрелся по сторонам, начиная привыкать глазами к темноте, и неожиданно понял, чего так не хватало во всей этой идиллии: звуков. Тишина была полной и давящей. Будто он находился не в детской спальне, а в изолированной от мира студии звукозаписи. И даже отдельные всхлипывания бури, пробивавшие толстую кирпичную стену здания старой постройки, не меняли общего впечатления.