Ариадна Громова - Мы одной крови - ты и я! Повесть

- По-моему, вы образцово-показательный оптимист! - Виктор, однако, с симпатией глядел на Ивана Ивановича. - Прямо хоть вешай ваш портрет на ВДНХ.

Я помню, что тут Иван Иванович улыбнулся, и я понял, что впервые вижу его улыбку, и понял почему: глубокий шрам стягивал щеку, ему, наверное, трудно было даже есть, а улыбка получалась тоже странная, скошенная. Но все же лицо у него светлело от этой болезненной улыбки, и по классификации Льва Толстого получалось, что он красив.

- Пессимистом быть проще и надежнее, - улыбаясь, ответил он Виктору. Дурные предсказания чаще сбываются, чем хорошие. А если они сбываются хоть и не полностью, это производит на большинство очень сильное впечатление - куда более сильное, чем если подтверждаются успокоительные прогнозы.

- Тем более, если они подтверждаются не полностью, - добавил Виктор. - Тут каждое лыко ставится в строку.

- Пускай мои прогнозы сбудутся не полностью. Пускай понадобится больше времени и сил для того, чтобы добиться заметных успехов. Но ведь вы согласны, что таким путем тоже можно кое-что достичь?

- Согласен, конечно. Тем более, что это не абстрактные гипотезы. Можно сослаться на пример Англии, где законы о защите животных соблюдаются, насколько мне известно, довольно точно.

- Или на пример Индии, - подхватил Иван Иванович. - Уважение к животным там идет от религиозных традиций и выглядит поэтому иной раз преувеличенно и нелепо, но все же явно смягчает нравы и придает какую-то красоту и поэтичность даже нищенской жизни.

- Я вот чего не понимаю, - сказала Галя. - Откуда у нас-то, в России, взялась эта дикая жестокость? Ведь нельзя же считать это традицией или свойством национального характера! Ну, не знаю - хотя бы пример из «Дубровского»: кузнец, который, рискуя жизнью, спасает кошку из огня, но не щадит приказных, потому что считает их своими врагами. Потом - «Муму», «Каштанка», «Холстомер»….да сколько угодно примеров из классики можно привести!

- И из жизни, - добавил Иван Иванович. - Фотографии Ленина с кошкой на руках или Чехова и Некрасова с собаками вроде и многие видели, а продолжают, чуть что, визжать: мол, кошек и собак любят только старые девы или же капиталисты, которым наплевать на народ. У нас ведь часто в газетах обличают капиталистов, которые по завещанию оставляют что-то своим котам и собакам, чтобы те не подохли с голоду. Конечно, по мнению таких моралистов, деньги можно оставлять только родственникам, даже если эти родственники - негодяи, а умный и добрый пес или кот, который скрашивал тебе жизнь, не имеет никаких прав на твою заботу и пускай подыхает с голоду на улице.

Тут мы с Галей переглянулись и явно подумали об одном.

Барс, в случае чего, не пропадет - мама его заберет с собой и Ольгиных детей так воспитает, чтобы они кота любили и берегли. Ну, а Барри, умница и красавец Барри? Что будет с ним? Ему ведь просто некуда податься, если с Галей и Володей что случится. Нам, допустим, о смерти думать рано: ну, а если кто постарше и здоровьем некрепок, - хотя бы Иван Иванович? Разве не хочется знать, что твои друзья не пропадут, что их не выгонят на улицу подыхать с голоду и холоду, не убьют «гуманным» уколом в поликлинике, не потащат резать живьем в лабораторию или в школу, не обдерут на шкурку… Ну почему бы не создать убежища для осиротевших зверей? Объявить в прессе и по радио сбор пожертвований на постройку таких убежищ, как сделали, например, в Польше. А потом каждый, кто заботится о судьбе своего питомца и хочет обеспечить ему место в убежище, охотно платил бы регулярные взносы в своем городе… А работали бы там члены Общества охраны животных, и можно было бы спокойно доверить им судьбу зверей… Но - где там! Моралисты сразу взвоют… «Вечерняя Москва» терпеливо отвечает на всякие вопросы граждан в специальной рубрике: когда будет работать газетный киоск на углу таких-то улиц, где отремонтировать плащ из болоньи, бинокль, веер, где купить то-то и то-то. И только однажды редакция не выдержала и окрысилась на двух граждан, порознь задавших сходные вопросы: мол, мне надо уехать на два-три месяца, так нельзя ли куда-нибудь пристроить моих животных, за плату, конечно (в одном случае, кажется, речь шла о собаке, в другом - о двух котах). Редакция не пожалела места и времени, чтобы ответить, что на такие несерьезные и не имеющие общественного значения вопросы она отвечать не собирается. Значит, ежели гражданке Ивановой негде отремонтировать зонтик, это имеет серьезное общественное значение, а если той же гражданке Ивановой приходится думать, не убить ли или не выгнать ли на улицу ни в чем не повинного четвероногого друга, - это вообще никакого значения не имеет и об этом даже стыдно спрашивать! Мощная логика!

Но я опять отвлекся. Это ведь я уже позднее сообразил: и насчет убежища, и насчет «Вечерки», а тогда только в голове промелькнуло: Барс, Барри, «зверинец» Ивана Ивановича…

- Да что говорить, - продолжал Иван Иванович, - вовсе это не в традициях русского народа - жестокость. Наоборот, очень заметна в нашей истории жалостливость, доброта, склонность к милосердию, отходчивость - даже по отношению к врагам. Конечно, жестокие условия жизни порождали жестокость и к людям, и ко всему живому, но это уже было извращением, а не истинной сутью народной души. Помните, у Чехова в «Мужиках» есть коротенький и страшный разговор двух девочек? Городская девочка Саша окликает кошку, а деревенская говорит: «Она не слышит. Оглохла». - «Отчего?» - «Так. Побили». И горожанам героям повести, и читателю становится жутко: дохнуло атмосферой жестокости привычной, бессмысленной, никого не удивляющей и не возмущающей. Можно не любить активно животных, не держать их у себя. Но дурно обращаться с ними или мириться с тем, что другие дурно обращаются, - это уже признак моральной неполноценности.

Я тогда удивлялся - почему Роберт не уходит? Тоскливо оборачивается на дверь, а все сидит да сидит и, один против всех, лезет в спор, хоть и вяло. Вот и тут опять подал реплику:

- Послушать вас, так любовь к животным - это вроде гарантии порядочности.

- Ни капельки! - живо ответил Иван Иванович. - Это то же, что с детьми: негодяй может очень нежно любить детей, тем более своих, оставаясь негодяем, но порядочный человек не может бить и мучить детей, оставаясь при этом порядочным. Но насчет детей у нас есть законы и есть какие-то моральные нормы, и если они явно нарушаются, то обычно найдется человек, который личным вмешательством пустит в ход механизм юстиции.

- Тоже и с этим небезупречно, - сказал Виктор.

- Да, но в принципе тут вопрос ясен. Никто не может издать официального постановления, направленного против детей. А против животных и птиц - сколько угодно! Ну, и существует простор для всякого рода частной инициативы в этом вопросе: убивай, мучай, воруй, занимайся мелкой коммерцией, поскольку есть такие учреждения, которые любому гражданину, даже весьма несовершеннолетнему, охотно заплатят положенную сумму либо за живую кошку и собаку, либо за шкурку и где не подумают даже спросить - откуда он взял эту кошку или собаку и каким образом содрал с нее шкурку! В общем, все, что суровейшим образом должно осуждаться в любом мало-мальски прогрессивном обществе, а тем более в социалистическом, - в этой области не только дозволяется, но даже санкционируется. И вы, молодой человек, всерьез думаете, что это может способствовать или хотя бы существенно не вредить коммунистическому воспитанию молодежи, нормальному развитию общества?