Диана Гэблдон - Накануне войны

Я сидела совершенно неподвижно, слишком потрясенная и оцепеневшая, чтобы испытывать страдание. Но ведь я рассказала ему… Он знал, без сомнения. Он спросил, когда нашел меня: «Сколько?» А затем приказал: «Убейте их всех».

Но с другой стороны… Знать о чем-то – это одно, узнать подробности – совсем другое. Я понимала это и наблюдала со смутным чувством виноватого сожаления, как он распинал обломки табурета и бросился к окну. Оно было закрыто, но он стоял, вцепившись руками в подоконник, повернувшись ко мне спиной и сдвинув плечи. Я не могла понять, плачет ли он.

Поднялся пришедший с запада сильный ветер. Застучали ставни, и притушенный на ночь огонь в очаге стал плеваться сажей, когда завыло в дымоходе. Потом порывы утихли, и звуки почти исчезли, кроме тихого и редкого хруста раскаленного угля.

– Прости, – произнесла я, наконец, тонким голосом.

Джейми резко крутанулся на каблуках и уставился на меня. Сейчас он не плакал, но плакал до этого – щеки были мокрыми.

– Не смей извиняться! – взревел он. – Чтобы этого не было, слышишь? – Он сделал огромный шаг к столу и грохнул по нему кулаком с такой силой, что солонка подпрыгнула и перевернулась. – Не извиняйся.

При ударе я рефлекторно закрыла глаза и теперь заставила их снова разлепить.

– Ладно, – ответила я и опять почувствовала себя чудовищно, невероятно уставшей и тоже хотела зарыдать. – Не буду.

Повисла тяжелая тишина. Я слышала, как сорванные ветром каштаны сыпятся в роще за домом. Один, второй, третий – поток маленьких приглушенных ударов. Джейми сделал глубокий дрожащий вдох и вытер лицо рукавом.

Я положила локти на стол и опустила на них голову. Она внезапно показалась мне слишком тяжелой.

– Необходимо, – более-менее спокойно сказала я столешнице. – Что ты хочешь этим сказать – необходимо?

– Тебе не приходило в голову, что ты могла забеременеть?

Он уже взял себя в руки и произнес это так же спокойно, как мог спросить о том, собираюсь ли я подать бекон к каше на завтрак. Совершенно оглушенная, я подняла на него глаза.

– Я не беременна, – но руки машинально метнулись к животу. – Нет, – повторила я с напором. – Я не могу быть.

Хотя вообще-то такая вероятность существовала. Шанс был очень мал, и все же он был. Обычно я использовала кое-какие методы контрацепции, просто на всякий случай, но очевидно…

– Я не беременна. Я бы знала.

Он едва взглянул на меня, подняв брови. Не знала бы, не так скоро. Если бы мужчин было несколько… было бы место сомнению. Преимущества сомнений – вот что он мне предлагал, это и себя самого.

Глубокая дрожь поднялась из недр моего чрева, объяв все тело, покрыв его мурашками, несмотря на то, что в комнате было тепло.

«Марта», – шептал мужчина, прижимая меня в листья всей тяжестью своего тела.

– Черт, черт, – ругнулась я тихо. Я положила руки на стол, ладонями вниз, пытаясь подумать.

«Марта», – застарелый грязный запах, давление мясистых влажных бедер, трение жестких волос…

– Нет! – Мои ноги и ягодицы так плотно сжались в спазме отвращения, что я на дюйм или два приподнялась над скамьей.

– Ты могла… – начал Джейми упрямо.

– Я не беременна, – повторила я так же упрямо. – Но даже если и так, ты не можешь, Джейми.

Он посмотрел на меня, и я увидела страх в его глазах. Меня пронзило осознание того, что именно этого он и боялся. Или, по крайней мере, этого тоже.

– Я имею в виду, мы не можем, – добавила я быстро. – Я почти уверена, что не беременна, но совсем не уверена, что меня не наградили какой-нибудь заразой. – Эта мысль тоже до сих пор не приходила мне в голову, и мурашки вернулись с новой силой. Беременность была маловероятной, а вот гонорея или сифилис – нет. – Мы не можем до тех пор, пока я не пройду курс пенициллина.

Уже договаривая, я поднималась со скамьи.

– Куда ты идешь? – ошарашенно спросил он.

– В кабинет!

В коридоре было темно, а очаг в кабинете не разожжен, но это меня не остановило. Я распахнула дверь шкафа и стала лихорадочно рыться внутри. Мне на плечо упал луч света, освещая ряд поблескивающих бутылочек. Джейми зажег лучину и зашел вслед за мной.

– Что, ради всего святого, ты творишь, саксоночка?

– Пенициллин, – ответила я, хватая одну из бутылочек и кожаный мешочек, в котором я хранила шприцы из змеиных зубов.

– Сейчас?

– Да, черт возьми, сейчас! Можешь зажечь свечу?

Он сделал это, и свет задрожал, превратившись в желтый теплый шар, поблескивающий на кожаных трубках самодельных шприцов. К счастью, у меня в запасе имелась хорошая порция раствора пенициллина. Жидкость в бутылке была розовой – плесень из этой партии я растила на выдохшемся вине.

– Ты уверена, что сработает? – тихо спросил Джейми из темноты.

– Нет, – коротко отозвалась я. – Но это все, что у меня есть. – Мысль о спирохетах, неторопливо размножающихся в моей крови каждую секунду, заставила руки задрожать. Я подавила страх, что пенициллин может оказаться неэффективным. Он творил чудеса с простыми поверхностными инфекциями. Нет никаких причин думать, что он…

– Давай я сделаю это, саксоночка. – Джейми взял шприц у меня из рук. Мои пальцы были скользкими и неуклюжими, его – уверенными. Лицо в отблеске свечи выглядело спокойным, пока он наполнял шприц.

– Мне первому, – сказал он, возвращая шприц.

– Тебе? Но тебе не нужно… Я имею в виду, ты же ненавидишь инъекции, – закончила я слабым голосом.

Он коротко фыркнул и насупился.

– Послушай, саксоночка, если я хочу побороть твои и свои страхи, а я хочу, то бояться иголок мне как-то не к лицу, верно? Сделай это! – Он повернулся ко мне боком, наклонился и, поставив один локоть на столешницу, задрал край килта, обнажая мускулистую ягодицу.

Я не знала, смеяться или плакать. Можно было продолжить спорить, но, взглянув на него, стоящего с голой задницей и упертого, как скала, я поняла, что это бессмысленно. Он уже принял решение, и нам обоим придется жить с его последствиями.

Вдруг странно успокоившись, я подняла шприц, аккуратно сжимая его, чтобы удалить пузырьки воздуха.

– Тогда перенеси вес, – сказала я, грубо подталкивая его. – Расслабь эту сторону, я не хочу сломать иглу.

Он с шипением вдохнул: игла была толстой, и внутри было достаточно винного спирта, чтобы сделать инъекцию болезненной, в чем я убедилась минутой позже, когда вводила лекарство себе под кожу.

– Ай! Ой! Ох, Иисус твою Рузвельт Христос! – воскликнула я, сжимая зубы, когда вытаскивала иглу из бедренной мышцы. – Господи, как больно!

Джейми криво улыбнулся, все еще растирая задницу.

– Ай, что ж. Вторая часть уж точно не будет хуже.

Вторая часть. Я внезапно почувствовала какую-то пустоту внутри и головокружение, как будто не ела неделю.