Владимир Щербаков - Красные кони. Рассказы [с илл.]

- Невероятно, профессор… Должны же быть у вас факты… доказательства?.. Или в этом случае они не обязательны?

- Никаких. Ничего, кроме того, что я вам сказал, - поправился профессор, подумав. Он замолчал и долго мял потухшую папиросу.

- Что это было за облако, Вольд? - вдруг резко спросил он без всякого перехода. - То есть я хочу спросить, что это были за метеоры? Конфигурация, вес - хотя бы очень приблизительно?

- Не знаю. Но разве это так уж важно, профессор?

- Как знать, как знать… - тихо пробормотал Гамов. - Мы просто не можем поставить себя на их место, а они… впрочем, не будем фантазировать.

…Темнота создавала иллюзию одиночества. Вечер был так тих и яркие звезды мерцали так спокойно, что, если бы Вольд прислушался, он ничего не услышал бы, кроме звука собственных шагов.

Он мысленно продолжал разговор. Совершенно неожиданно к нему пришло убеждение, что в рассуждениях профессора есть слабое звено. Но какое? Не. приятный металлический голос профессора снова и снова спорил с ним, убеждал, успокаивал… Да, он прав. Факты. Логика. Неопровержимые заключения.

Значит, все так и было? Слабого звена не находилось. Но откуда же все-таки эта необъяснимая убежденность в его существовании?.. Откуда?

«Я Вояьд. Я же отлично помню, как все было, - попробовал он в который уже раз мысленно спорить с профессором. - Я уснул и потом проснулся. Все было в порядке. Я отлично себя чувствовал. Я помню все, потому что я Вольд Сухарев, и никто другой.

Ведь это я в школе убежал с урока биологии в кино вместе с Колькой Утриловым. И часы с компасом мне подарили в день рождения, я их еще показывал девчонкам. Одна попросила примерить и разбила часы, а компас так и остался цел. Она очень испугалась тогда. Мне ее стало жалко. «Хватит плакать, - сказал я ей, - мне все равно- часы не нравились, хорошо, что ты их разбила». Мы с ней потом подружились…»

Они шли по аллее, похожей на коридор: справа и слева подстриженные кусты, немного дальше - ряды деревьев с запутавшимися в их кронах яркими звездами. Живые глаза профессора, пристально разглядывающие его поверх массивных коричневых очков, вдруг опять всплыли в его памяти. «Усталость металла», - это из протокола. Диаграммы, таблицы, фото… Его ракета: два черных глаза иллюминатора, своды корпуса неровно отсвечивают остатками защитного слоя, сбоку - приземистая машина техслужбы, трап, придвинутый к запасному люку, дюзы зачехлены - трудно поверить, что такое нелепое сооружение совсем недавно могло летать… Он крепче взял Анну под руку. Казалось, сон продолжается. Прежде чем покончить со всем этим, он сказал:

- Похоже на то, Анн, что слово «гипотеза» нужно заменить словом «реальность». Я думаю, что Гамов…

- Не надо, - мягко перебила она, - я не могу больше слышать этой ужасной фамилии. Все в порядке, поверь мне.

- Но, Анн, это похоже на истину.

Она вдруг остановилась, повернулась к нему, коснулась рукой его лица.

- Глупый, глупый, - быстро заговорила она, - в твоих рассуждениях совсем нет логики. Неужели ты думаешь, что я этому поверю, даже если это были в самом деле? Ну скажи, неужели ты так думаешь?

Это был зеленый одноэтажный дом. На перилах крыльца, на дорожке, ведущей к нему, на пыльной траве и подстриженных кустах был разлит предвечерний свет. Деревянные ступени едва слышно поскрипывали, встречая и провожая гостей.

Сергей прошел в большую комнату с детскими рисунками. И пока он оставался здесь, он чувствовал, что маленькие хозяева выставки старались деликатно не замечать его присутствия.

Чего только здесь не было! Акварельные железные дороги и ракеты, незнакомые планеты и синие моря. Звезды, похожие на серебряных птиц, и солнце, похожее на апельсин.

Кто постарше, обсуждали картины вполголоса, критически («Вагоны похожи, тепловоз - нет», или: «Таких деревьев не бывает»). Малыши же были скорее фантазеры, чем реалисты. И говорили они смешно. У картинки, изображающей праздничный салют, один из них объяснил: «Какой-нибудь дяденька купил шарики, сделал свечки, подбросил на небо, и получился салют. Красный, желтый, зеленый, фиолетовый».

Сказки не вызывали кривотолков. И зубастый волк, и олень, который «прыгнул на небо и достал звездочку на елку», и коза-мать, и семеро ее козлят-ребятушек были похожи на самих себя.

Где-то между реальностью и чистой фантазией лежала «ничейная земля», область полусказки: вечные льды, неоткрытые страны, таинственные джунгли, звездные дороги и синие улицы, вымытые дождями, в безымянных городах, куда нужно лететь много дней и ночей, а потом ехать на самом быстром автомобиле и идти пешком по холмам и горным тропкам, прежде чем у горизонта поднимутся дома из стекла, прикрытые зелеными полупрозрачными тенями.

Злые и добрые звери мирно уживались в этой комнате с людьми из далекой и близкой мечты. Можно было подумать, что они и в жизни отлично бы себя чувствовали среди зарослей молодого школьного сада или на палубе атомного корабля.

Это была уникальная коллекция.

Сергей задержался у пестрого холста, под которым значилось: «Пионерская оранжерея», Соколова Маша, 5 лет, Марс, Павловск, 5-я школа».

Листья, яркие стебельки, пурпурные лепестки роз были не очень похожи на настоящие, но здесь пахло травами и цветами. Лесные гвоздики, лютики, цикорий, львиный зев - ведь они живые, они раскрывают и закрывают свои цветки каждый в свое время. А тот, кто знает, когда, в какой час ложатся цветы спать и когда просыпаются, тот видит их по-своему.

Тут же висел тетрадный листок: «Лес и река», Никитина Толи из детского сада N 2 станции Луна-3. Карандаш плохо еще слушался Толю и вывел на клетчатой бумаге очень незатейливые линии. Но тона были подобраны верно!

И вдруг - на черном поле желтый огромный круг. Больше ничего. Сергей прочел: «Наше солнце», Замятин Саша, 3 года, Плутон, поселок Дальрейс».

Нетрудно начертать линии, окружности, эллипсы, и в ажурном переплетении их можно узнать термостанцию Меркурия или драги на Венере. Но вот лица… тут были исключительно добрые лица. Добрых чаще рисуют. Особенно дети.

И опять веселое зверье, деревья, марсианские кактусы. Коричневые шарики с виду довольно безобидны. Смертельный, обжигающий яд - внутри. Двадцать лет назад Сергей зацепил такой шарик, и - повезло! - рука - ничего, работает. Боялся - от полетов отстранят. Нет же, обошлось. Мало ведь посмотреть на Марс, на Венеру, хотелось понять, привыкнуть, освоиться. Туда, в небо, ведут серые дымящиеся дороги с пыльными перекрестками, весенняя распутица, долгие месяцы пути, годы надежд и тревог. Но оттуда виднее Земля, ее горы и поля, леса и озера.