Владимир Щербаков - Красные кони. Рассказы [с илл.]

Отняли парню левую кисть, а новую сам не захотел. «Подожди, отец, - сказал, - писать, работать и так смогу, летать тоже разрешат, а это - после успеет-ся». Так и не успелось пока…

Помнил он сына и в день отлета, удивлялся немного: как ему, такому скромному и внешне не особенно приметному, честь оказали, вторым пилотом послали. Видно, разбирались все-таки в людях…

С тех пор как Черешнин остался один, он вел, в сущности, полубродячую жизнь, и она ему нравилась. Сколько городов увидеть довелось и сколько людей! А рейсы сквозь леса и заснеженные равнины, когда кажется, что машина летит над землей!

За много лет он исколесил столько, что хватило бы, если выпрямить дороги, до иной звезды. Годы пролетели незаметно, и он спрашивал себя иногда: и это жизнь?

Да, это была жизнь. Он помнил, как давным-давно, еще со своим отцом, сиживал он на озерах, на заводях во время весеннего лёта, когда утки на косых крыльях плюхались на воду из-за розовых березняков. Как шагали они по черной, живой и ленивой воде и грелись у костра, варили чай с брусникой и жарили уток с перьями, обмазав их глиной. Странное это было время.

Уже всерьез обсуждали проект гигантской плотины через Берингов пролив - с турбинами, способными выгнать холодные арктические воды на юг, сделать климат на севере теплым и влажным. Уже посылали первые автоматические звездолеты, а северные леса стояли, словно задумавшись, и не тронутые человеком синие дали по-прежнему расходились во все стороны, во всех четырех измерениях.

Северный ракетодром создали за два года. Провели дороги, протянули линии электропередачи, построили дома - маленький город, укрытый от зимних ветров гибким стеклом и пластиком.

Говорили, что нейтринные ракеты могли со временем изменить скорость вращения Земли, перечеркнуть астрономические константы. И вот - нашли же выход! - перевели грузовые линии на север. Именно здесь Земля меньше всего чувствовала ракетные толчки. Но говорили и другое: ведь ракетодром - это гигантская площадь дорог, аэродромов, это взлетные площадки для грузовых ракет, полигоны для радаров и радиотелескопов, а где свободной земли больше? Ясно где - на севере.

О проекте писали и говорили еще лет двадцать назад. Могло показаться, что говорить тут особенно не о чем. Нужен ракетодром - значит, будет. Сегодня - мечта, завтра - явь, и все же спорили. Доказывали. Опровергали. Подсчитывали. За неброскими словами о целесообразности крылось на этот раз нечто новое. Трудно было предвидеть последствия. Создавая ракетодром, нужно было чем-то жертвовать. Не лучше ли было изучить досконально земные океаны и моря? Недра, мантию Земли? То, что спрятано глубоко под ногами?

Вывозить урановую руду с Марса, золото и платину с Меркурия невыгодно. Легче добывать их из морской воды.

А микромир? Может быть, как раз гигант ракетодром отнял те силы, которые помогли бы вчера и сегодня совершить не менее удивительное путешествие в глубь частиц, исследовать природу внутриядерных полей и в конечном счете открыть новые источники энергии, гораздо более эффективные и пригодные для тех же полетов в космос?

Если бы человеку дать вторую попытку? Каким бы стал мир, созданный его руками и талантом? Может быть, электричество или нейтрино были бы открыты на десять или сто лет раньше? Может быть, в лабиринте прогресса, где необходимость то и дело упирается в тупики случайности, был бы проложен более короткий путь?

Ясно одно - многое изменилось бы и, возможно, до неузнаваемости.

Ракетодром означал новый резкий поворот - лицом к космосу. Никогда в истории своей человечество не тратило столько сил, средств, времени, сколько тратилось их на космические исследования. Научные достижения не вызывали сомнений, но они, как казалось иногда, вели к цели не самым коротким путем.

И все-таки, что бы ни говорили об этом, мало кто принимал в расчет право ошибаться. Ошибаться - и открывать новые законы. Попутно. Случайно. Как Рентген свои лучи.

Обратную сторону галактик искали и нашли. Что дальше? Мир замкнулся, стал похожим на глобус, но разве трудно представить себе другое пространство - время, бесконечное, словно раскручивающаяся спираль? И может быть, чудак физик, известный, впрочем, ученый в своей области, тот самый, о котором говорил Сергей, все еще надеется на случайность. На свою случайность, которая покажет, что время идет по виткам спирали, как электрический ток по катушке. Но между витками, по его мнению, можно проскочить и напрямую. Так, электрическая искра пробивает обмотку соленоида, когда напряжение увеличивается. Странная все же идея!

Выходит, что обратная сторона вселенной - это уже другой виток. Новый мир, похожий на наш, как отражение в зеркале.

Он почувствовал, что пора возвращаться, и быстро пошел к машине мимо темных, еще не засветившихся озер. В утренней полумгле в сорока километрах отсюда, на ракетодроме, звучала монотонная мелодия, словно там пели валторны. Земля дышала, он чувствовал ритм этого дыхания. «В укрытия, в укрытия!» - пели валторны. Пролетели раскаты легкого грома. Дрогнула белая утренняя звезда, Синий луч, поднявшийся вверх, расколол небо пополам. Лесное эхо вернуло звуки тревоги.

Стало светло, как днем, и еще светлее. Над лесом, зелено засиявшим, над полями, над серыми дорогами поднялось зарево. Светящееся облако повисло над горизонтом. Мгновение стоял этот сеет, вырвавший словно из темноты морского дна и деревья, и кусты, и островки пыльной травы. Свет ударил по глазам. Вспышка была ослепительна. Когда Черешнин открыл глаза, то увидел, что облако поднималось вверх, гасло, рассыпаясь красными гроздьями.

«В укрытия, в укрытия!» - пели вдали валторны.

Земля под ногами сдвинулась с места. По траве побежали тусклые тени. Сверкнула зеленая точка над головой. Вскрикнула птица. Зашептались ветви. Пришел ураган. Корабль был уже далеко, а могучая стихия, освобожденная от стальных оков, рвала зеленые волосы леса. В двадцати метрах от машины упала старая ель.

«В ук-ры-тия!» - прерывисто звучали валторны.

Удар был таким сильным, что казалось, будто небо опрокинулось на голову. Черешнин упал, теплый вихрь прижал его к колесу машины и умчался вверх, разорвав утреннее облако на три части.

В небе расплывались контуры «Инвертора» - его запоздавшая световая тень. Далеко-далеко вздохнула земля. Зашелестело, как сено, как былинки в сушь, - это ложились на землю деревья.

Ровно через три часа он встречал сына, второго пилота корабля «Уран», вернувшегося на Землю впервые в жизни в качестве простого пассажира корабля «Инвертор».

Через пять минут после приземления люди с «Инвертора» вышли из антиускорительных ячеек, защитивших их от фантастических перегрузок.