Вилли Петрицкий - Созвездие [антология]

- К каналам связи это не имеет отношения, - извиняющимся тоном сказал Арсик.

- Все равно здорово! - сказал я. - Рассчитай только все до конца.

- Ой, Геша, не хочется! - взмолился Арсик. - Там же все понятно. Расчет не требует квалификации, - шепотом добавил он и показал глазами на Игнатия Семеновича.

- Черт с тобой! - буркнул я и позвал к столу старика. Игнатий Семенович долго и недоверчиво изучал схему

Арсика. По-моему, он прикидывал в уме, потянет ли он расчет.

- У американцев ничего похожего я не встречал, - сказал он наконец. - Может быть, посмотреть у японцев? Нужно заказать переводы.

- Нет этого у японцев, - сказал я. - Вы же видите. Если бы такой элемент был, все бы о нем знали…

- Да, это, пожалуй, открытие, - с достоинством признал Игнатий Семенович. - Но как быть с авторством? Если я выполню основополагающие расчеты…

- Впишем всех, - сказал Арсик. - Гешу, вас и меня.

- Я согласен, - сказал Игнатий Семенович.

- Когда будем патентовать, решим этот вопрос, - сказал я. - Во всяком случае, я этим заниматься не намерен, следовательно, никакого моего авторства в работе не будет.

Игнатий Семенович пожал плечами и вернулся на свое место с листками Арсика. Я был вне себя от злости. Только сейчас я понял, как удружил мне профессор Галилеев, подсунув старика. Игнатий Семенович был рекомендован как автор сорока статей и обладатель семи авторских свидетельств. Все эти работы были коллективными Между прочим, фамилия Игнатия Семеновича была Арнаутов. Это обстоятельство позволяло ему, как правило, стоять первым в списке авторов. Тоже немаловажно, поскольку при ссылках на статьи обычно пишут: «В работе Арнаутова и др. с убедительностью показано…» И так далее.

Следовательно, Арсик со своей красивой и остроумной идеей попал в разряд «др.». «Ну нет! - подумал я. - Арсик будет стоять первым, чего бы мне это ни стоило».

Таким образом, Арсик откупился от меня идеей, и я позволил ему заниматься чем он хочет. Бог с ним! Если он хотя бы раз в полгода будет выдавать нечто подобное, его присутствие в лаборатории себя оправдает. Лишь бы он не очень мешал своими разговорами о любви и непонятными шутками. Они расхолаживают коллектив.

Вскоре я уехал в командировку. Все были при деле. Игнатий Семенович раздобыл настольную вычислительную машину и рассчитывал элемент Арсика, сам Арсик возился с установкой, а лаборантки заканчивали мою схему. В лаборатории царил приятный моему сердцу порядок. Я уехал с легкой душой, выступил на конференции и вернулся через три дня.

Когда я пришел в лабораторию, я сразу почувствовал что-то неладное. Было какое-то напряжение в воздухе. Все сидели на тех же местах, будто я и не уезжал, так же тыкал в клавиши машины Игнатий Семенович, но что-то уже произошло. Катя поздоровалась со мной не так, как обычно. Она взмахнула своими ресницами, опустила глаза и пробормотала: «Здравствуйте, Геннадий Васильевич…» А Шурочка тревожно на нее взглянула. Обычно Катя здоровалась сухо, одним кивком. Арсик приветственно помахал мне рукой. Другая его рука, левая, лежала на установке и была обтянута у запястья тонкой ленточкой фольги, от которой тянулся провод к коммутирующему устройству. Помахав правой рукой, Арсик впился в окуляры и отключился от внешней жизни.

- Как дела? - спросил я.

- Мы все сделали, - сказала Шурочка. Катя сидела отвернувшись.

- Молодцы, - похвалил я и подошел к своей установке. Катя вдруг вскочила и выбежала из лаборатории, пряча лицо. Я успел заметить, что глаза у нее полны слез и тушь с ресниц ползет грязноватыми струйками по щекам.

- Что случилось? - спросил я Шурочку.

- Ничего! - вызывающе сказала она. - Это вас не касается.

- Все, что происходит в лаборатории в рабочее время, касается меня, - сказал я. - Если я могу чем-нибудь помочь или требуется мое вмешательство…

- Ваше вмешательство безусловно требуется, - произнес Игнатий Семенович.

Арсик оторвался от окуляров и сказал:

- Игнатий Семенович, не желаете ли взглянуть?

Старик испуганно вздрогнул, замахал руками и закричал:

- Не желаю! Не испытываю ни малейшего желания! Занимайтесь этими глупостями сами! Растлевайте молодежь!

- Ну-ну, уж и растлевайте, - добродушно сказал Арсик.

- Может быть, мне объяснят, что происходит? - сказал я, тихо свирепея.

- Геша, все тип-топ, - сказал Арсик.

Шурочка ушла искать и успокаивать Катю, а я принялся проверять собственную схему. Это отвлекло мое внимание и позволило забыть о случившемся. Но ненадолго. Через полчаса вернулась Катя с умытым лицом. Под глазами были красные пятна. Проходя мимо Арсика, она прошептала:

- Я тебе, Арсик, этого не прощу!

- Катенька, не надо! - взмолился Арсик. - Это пройдет.

- Я не хочу, чтобы это проходило, - твердо сказала Катя.

Я сделал вид, что ничего не слышу, хотя в уме уже строил разные догадки. Потом подчеркнуто холодно я дал лаборанткам следующее задание и углубился в работу.

Вскоре пришла ученый секретарь института Татьяна Павловна Сизова, стала требовать очередные планы, списки статей, заговорила о перспективах и прочее. Между этим прочим она спросила, когда защитится Арсик.

- Никогда! - сказал Арсик.

- Когда напишет работу, - пожал плечами я. - Идея у него уже есть, осталось оформить.

- А это в науке самое главное, - наставительно заметил Игнатий Семенович, выписывая в журнал цифры. - Да-да! Не головокружительные идеи, а черновая будничная работа.

И он сурово поджал губы.

- Что вы можете знать о моей работе? - медленно начал Арсик, поворачиваясь на стуле к Игнатию Семеновичу. - Разве вы когда-нибудь удивлялись? Разве плакали вы хоть раз от несовершенств мира и своих собственных? Музыка внутри нас и свет. Пытались ли вы освободить их?

Я испугался, что Арсик опять разыгрывает дурачка. Но он говорил тихо и серьезно. Татьяна Павловна словно окаменела, смотря в рот Арсику. Старик напрягся и побелел, но возражать не пытался. А Арсик продолжал свою речь, точно читал невидимый текст проповеди:

- Мы заботимся о прогрессе. Мы увеличиваем поголовье машин и производим исписанную бумагу. А музыка внутри нас все глуше, и свет наш меркнет. Мы обмениваемся информацией, покупаем ее, продаем, кладем в сберегательные кассы вычислительных машин, а до сердца достучаться не можем. Зачем мне знать все на свете, если я не знаю главного - души своей - и не умею быть свободным? Если я забыл совесть, а совесть забыла меня? Одна должна быть наука - наука счастья. Других не нужно…

- Я не совсем понимаю, - сказал Игнатий Семенович.

- Ну, я пошла, - пролепетала Татьяна Павловна и удалилась на цыпочках.

- Извините меня, - сказал Арсик и тоже вышел. Шурочка, стоявшая у дверей и слушавшая Арсика, прикрыв глаза, с экстатическим вниманием, выскользнула за ним. Катя закусила губу и ушла из лаборатории неестественно прямо. Остались только мы с Игнатием Семеновичем.