Василий Каменский - 27 приключений Хорта Джойс

— Взглянул бы вчера на нее Джоэ-Абао, как она уложила в лёт вальдшнепа.

— Молодец.

— Держу пари, что великий вождь дурно относится к достижениям авиации.

— Еще бы.

— А интересно, где теперь Бидж с золотом Чукки? Разбогател каналья.

— Теперь, наверно, сам держит телохранителя.

— И пьет ром, мерзавец.

— Чукка говорила, что Биджу было известно, как по ночам у спящего солнца негры украдкой вытягивали особыми кишками ром.

— По этому случаю давай выпьем.

— Есть.

— И все же коньяк лучше.

— Тоньше.

— Ром — бас, коньяк — баритон.

— Баритон более приемлем.

— Еще?

— Давай.

— Жизнь коротка, а коньяку много.

— Оль райт.

— Обидно умирать, когда коньяк остается.

— Эх-х…

— Не говори…

— Старт уверял меня, что перед смертью он выпьет стакан холодного коньяку, закусит лимоном и закурит сигару.

— Мы заключили союз умереть именно так.

— Вот рука — я вступаю в этот союз.

— Значит, стакан коньяку, лимон и сигара должны быть всегда наготове?

— Всегда.

— Непременно.

— Ого. Где-то циликает кулик.

— Рано.

— Кто-нибудь согнал.

— Держи левее. Я думаю о Наоми…

— Пахнет дымом.

— За горой, наверное, костер.

— Рыбачье место.

— Тут дивно.

— Наоми сказала бы, что тут «симпатично».

— Пожалуй тут есть даже «симпатичные» медведи.

— Ого. Северные медведи — это не сумчатая Австралия.

— Да, видно по природе.

— Табак подсох.

— Север — мудрец, у севера белый высокий лоб.

— Дай спичку.

— Хорт, ты — настоящий сын севера. Я вижу.

— Я люблю свой север.

— Теперь я понимаю твой рост, твою Чукку и все остальное. Хорт, я завидую тебе.

— Рэй-Шуа, ты — настоящий сын юга.

— Я не люблю юг, чорт бы его взял.

— Полюбишь. Даю слово. Или ты не растение своей земли? Дело только за временем.

— Это так. Но мне противна моя откровенная австральность. Мое тропическое происхождение. Недаром здесь все принимают меня за неподдельную обезьяну, и руками щупают мою черную кожу. Я действительно обезьяна, чорт возьми. Посади меня на цепочку и води по деревням — мы недурно будем зарабатывать. Будет хлеб впереди.

— Хлеб будет и без представлений. А вот мне очень нравится, что ты — гениальная зверюга: хорошо пишешь романы и толково знаешь мотор. Только держи еще левее, — поближе к костру — там лучше.

— Рэй-Шуа в качестве какаду…

— Не ворчи. Рыбак встал и черпает чайником воду. Через ю минут он будет похлебывать чай и соображать о своих затеях.

— Не без удивления он выпучил глаза.

— Он еще не проснулся, как следует, и думает, что мы — сновидение.

— Любители ночных приключений.

— Дай спичку. Потухла. Засмотрелся.

— Рыбак, говоря по Наоми «симпатично» устроился.

— У рыбаков есть вкус. Я учусь.

— Ну, вот ползет, зевая, Диана.

— Давай лапу, доброе утро.

— Псина, целуй обезьяну. Так.

— Скоро солнце.

— Ого. Проснулись.

— Это — кулики-песочники.

— Туман густеет.

— Кричат гуси.

— Рыбы плавятся, разводят узоры, дразнят.

— Сейчас встанет Чукка — вместе с солнцем.

— Превосходный час!

— «Час, когда горный кенгуру стоит на скале, над обрывом и смотрит на горизонт восхода», так, кажется, читал в книгах твоих?

— Солнце — глаз земли. Кенгуру помнит об этом.

— Крякают утки — близко озеро.

— Птицы азартно заливаются. Здесь голоса их сочнее и крепче.

— Некоторые из них зимуют, несмотря на отчаянно-долгую зиму.

— Буду зимовать и я.

— Ххо. Посмотрим — сказал слепой, посмотрим.

— Это решено.

— Ну, ну.

— Нос у тебя приплюснут. А уши? Останешься без ушей.

— Уши? На кой они чорт? Что я — композитор что ли или капельмейстер?

— У нас бывает по Реомюру до 45–50 градусов.

— Пустяки, я обрасту мехом.

— Вот и солнце.

— Вот и Чукка. Доброе утро!

— Доброе утро, дочка моя.

— Доброе утро, счастливый путь, отец, Рэй-Шуа, дайте расцеловать вас.

— Жизнь продолжается, Чукка!

— Моторная лодка разговаривает.

— Надеюсь, вы помогаете?

— Стараемся.

— Ого. Еще как…

— Я видела во сне Наоми, бедная, она скучает, очень скучает.

— Чукка, с тобой здоровается Диана, дает лапу.

— Доброе утро, Диана. Богатый день пусть вкусную пищу тебе пошлет.

— После вчерашнего вальдшнепа Диана питает к тебе искреннее уважение.

— Я и сама горжусь успехами охоты, — это меня волнует, увлекает не менее вас.

— Браво, Чукка.

— Браво, дочка моя.

— Как дивно птицы солнце встречают. Туманы кругом, а берега изумрудные. В каком мире мы? В стране какой? Неустанные и куда несемся? Диана, нюхай душистое утро.

— Через час, когда растают туманы, мы выберем место для стоянки. Пора.

— Мы выпьем кофе и вздремнем.

— Я разведу костер, и чистого мокка сварю вам, и завтрак вкусно приготовлю, и, как детей, спать вас заложу, а сама нянькой дежурить останусь. С Дианой, сама с собой, с природой разговаривать буду. И обо всем вам потом расскажу. И о том, что о Наоми во сне видела — тоскует она и не верит в долгое расставание, нет, не верит…

— Наоми из породы птиц, поющих на вершинах.

— Взрослой девушкой мы увидим Наоми, и тогда она останется птицей.

— Сладко она спит сейчас в своей кровати, и, может быть, снится ей, что с нами она в моторной лодке дышит солнцем и туманами, непрестанно разговаривая. Истинная птица — Наоми.

— За эти годы я с любовью привык к ней, спаялся дружбой детства и мне кажется странной наша разлука… Ведь это она нашла меня, она явилась причиной моего счастья.

— Хорт, ты утомлен и путаешь явления: причиной была Чукка, а Наоми — следствием.

— Впрочем, да. Это ясно, но я говорю вообще так, безотчетно. Часто люди думают о живой истине, а говорят мертвый словесный сумбур, полагая, что правильно и точно выразили мысль.

— Разумеется следить за точностью легче, чем ее конкретно, просто, четко выразить.

— Дай, спичку.

— Вот это — верно. На.

— Держи правее — впереди опять островок. Говорят, на таких островках, окаймленных кустарником, дельно сидеть с ружьем в кустах, по вечерам, под осень во время перелета, да с утиными чучелами. Чукка, ты чувствуешь?

— Чувствую.

— Чорт возьми, этой же осенью мы засядем где-либо в островах.

— Надо запастись утиными чучелами.

— А вот что будем делать зимой?

— Осенью в засаде сообразим.

— В лесных горах славно на лыжах бродить.

— Охотиться на «симпатичных» медведей.

— Здесь зима — сказка никем нерассказанная.

— Рэй-Шуа, ты призван в мир, чтобы написать, что такое зима на севере.

— Пусть здравствует зима на севере, но к чорту писания: я слишком счастлив и богат, чтобы забавлять обывателей. Довольно. Да, жизнь перещеголяла мои книги. Ам-ноа-джай, — так кричат у нас, когда хорошо выигрывают. Ам-ноа-джай!