Владимир Пекальчук - Край непрощенных

— Лучше стало? — поинтересовался разведчик.

— Да, — зловеще ответил Макс, — а вот тебе сейчас станет хуже.

Первый удар в печень Кирсан отвел в сторону, под второй — в желудок — подставил предплечье, но в следующий миг у него из глаз посыпались искры, мир резко ушел куда-то вниз, негромко хлюпнула жижа.

— Ах ты нацистская сволочь, — процедил он, — ну ладно, сам напросился.

— Да-да, — согласился немец, — вставай, унтерменьш. Преподам тебе урок.

Он шагнул назад, давая разведчику подняться на ноги, и поднял руки в несколько непривычной боксерской стойке, выдававшей школу тридцатых годов.

Кирсан прикинул расклад. Немец чуть выше и плотнее, оно и понятно, кого попало в СС не брали. Он, Кирсан, быстрее — и куда лучше тренирован. Подготовка высококлассного разведчика не идет ни в какое сравнение с обычным армейским рукопашным боем с более чем полувековой техникой. А первый успех Макса — в неожиданности, ну и принцип третьего удара тоже никто не отменял. Давно доказано, как в армейских рукопашных школах, так и в мировых чемпионатах боев без правил, что при пассивной защите без контратаки зачастую удается блокировать только первые два удара в серии. Но теперь Кирсан не будет защищаться — он выбьет из гребаного эсэсовца все дерьмо.

Два шага навстречу, быстрый взмах ногой с дальней дистанции, мелькнувший кулак — и снова искры в глазах. Лежа в болоте, разведчик понял, что Вогель шестым чутьем предвидел удар и потому с легкостью провел контратаку. Сволочь.

Подняться, принять стойку с подсаживанием, чтобы рост немца работал против него. Взмах, защита, взмах, защита, взмах, и… В этот момент Макс достал его ударом под настолько немыслимым углом, что Кирсану захотелось сказать 'невозможно!' или еще какую-нибудь тупую киношную фразу.

Бой на смерть между двумя высококлассными специалистами боевых искусств — по-настоящему боевых, а не бокса или там самбо — длится максимум несколько секунд, и это знает любой, хоть немного смыслящий в этих самых искусствах. Однако бой между ними же, но без смертельных приемов, может длиться дольше. И тот факт, что Кирсан в бою не на смерть умудряется простоять на ногах всего ничего, недвусмысленно намекал: за плечами у Макса есть что-то посерьезнее бокса и армейской рукопашки тридцатых годов прошлого века.

В третий раз Кирсан стал действовать иначе. Противник мастерски ловит его контратакой каждый раз — отлично, у палки два конца. Пусть Макс бьет первый, а он подловит его в это момент, проведет свою контратаку… Затем разведчик в четвертый раз оказался в болоте, ошеломленный и растерянный. Гребаный эсэсовец шестым чувством угадывал не только атаки, но и предвидел, как противник будет контратаковать, за долю секунды до начала этой самой контратаки.

— Вот теперь мне стало совсем хорошо, как злость выместил, — сказал Макс, тяжело дыша, чуть наклонился и протянул руку, предлагая помочь подняться: — а тебе урок. Не надейся на свою современную рукопашную подготовку, когда дерешься с помнящим. Против помнящего, умершего за много лет до тебя, шансов нет.

— Привычка — вторая натура, да? — съязвил Кирсан, принимая руку, и ощупал языком изнутри припухшую щеку, — как привык бить беззащитных…

— А ты чего ждал? Что можешь ударить по лицу Макса Вогеля, и тебе за это ничего не будет? И потом, ты ведь упрямый, на слово не веришь. Пришлось объяснить доходчиво. Встреться ты со мной при жизни — может, и побил бы. Но ты несколько лет тренировался по методикам будущего — а я полторы тысячи лет дрался со всеми подряд, в том числе с твоими коллегами-современниками. Не ты первый убербоец, неожиданно побитый анахронизмом.

Кирсан в очередной раз подавил гнев. В конце концов, эту взбучку он заслужил уже хотя бы за свою тупость: в то, что это место действительно ад, где умершие перерождаются бесконечно, он не верил до сих пор, но мог бы учесть, что Макс расправился с несколькими людоедами, когда у самого Кирсана возникла проблема всего с одним.

— Говнюк ты, все же. Вывалял меня в грязи, а погода и так промозглая.

— Ерунда, — махнул рукой немец, — тут километр какой-то до города. Там можно разжиться костром и одеждой.

Разведчик вздохнул, поднял из болота винтовку, прочистил затвор и заодно сосчитал патроны — их осталось всего два. У Макса патронов максимум три: пистолет семизарядный, стрелял он четырежды.

— Думаешь, за нами будет погоня? — спросил Кирсан, беря свою подопечную, которая во время драки так и не решилась убежать, за руку.

— Нет. Людоеды нажрутся до отвала и останутся там, пока мясо не закончится. Если мы очень поспешим, то вернемся в наш лагерь и сможем собрать людей для упреждающего удара.

— Наш — в смысле немецкий?

— Нет. Я имею в виду всех людей, которые понимают друг друга. Все просто — есть мы и они. Ну и людоеды.

Немец не ошибся: вскоре он действительно вывел их к городу.

Город показался Кирсану еще более разрушенным и покинутым, чем во время первого визита. Жесткая, колючая трава до колена, пробившись сквозь асфальт, росла настолько густо, что дороги уже и не видать. Часть зданий обвалилась, остальные дышали на ладан. Машины превратились в еще более жалкое зрелище. У самого города лежали насквозь проржавевшие обломки американского бомбардировщика 'Летающая крепость'.

— Очень кстати, — обрадовался Макс, — если до нас тут никого не было — может, разживемся оружием. Только держи свою подружку подальше от самолета — не хватало только, чтобы она наложила руки на какой-нибудь ствол.

На месте крушения уже побывали предприимчивые мародеры: крупнокалиберные пулеметы были сняты, все, что имело ценность, забрали, но в сплющенной средней кабине Макс нашел прах, оставшийся от радиста, и извлек из кучи полусгнившего тряпья трофей, который предыдущие изыскатели прощелкали: кожаную кобуру с автоматическим кольтом и запасным магазином. Пистолет радиста он отдал Кирсану, а магазин вставил в свой.

Проходя мимо кабины, разведчик заглянул внутрь. От тел членов экипажа остался лишь прах. Униформа сгнила, обшивка самолета вот-вот рассыплется — но кольт оказался в идеальном состоянии.

— Здесь всегда так, тлен и гниение в десятки раз быстрее, чем в мире живых, — развеял его недоумение Макс. — Тела обращаются в прах в течение нескольких часов, иногда чуть дольше. Вещи, одежда, приходят в негодность не так быстро, но все равно быстро. А оружие… это единственное, что совершенно неподвластно разрушению. Твоя винтовка от окунания в болото даже не поржавеет.

— Почему так?

— А ты сам не догадался? Чтобы мы не остались без наших орудий и ни на миг не прекратили убивать друг друга, — хмыкнул немец и сменил тему: — ты мне лучше объясни, за каким лешим подружку за собой потащил и что с ней делать собрался. Ты вообще заметил хотя бы, что не испытываешь никакого желания?