Владимир Пекальчук - Край непрощенных

— Понял вас, продолжайте наблюдение.

Кирсан посмотрел на часы: в их распоряжении еще минут десять, ровно столько осталось лететь штурмовику.

— Степашка, что там?

— Думаю, я засек его. Восьмой этаж и крыша — по одному человеку. Или, может быть, только один, второй, на крыше, мерещится.

— Достать сможешь?

Напарник покачал головой:

— Невозможно, он в глубине комнаты.

Кирсан с сожалением вздохнул. Триста метров для степашкиного 'винтореза' — дистанция не предельная, но чтобы поразить цель на таком расстоянии, пуля, летящая со скоростью двести девяносто метров в секунду, должна быть выпущена под большим углом. 'Вал' и 'винторез' — отличное оружие, точное, убойное, бесшумное, но их главный минус — слишком крутая траектория пули. И сейчас вражеский наблюдатель, находясь пусть в радиусе поражения, но в глубине здания, фактически неуязвим: пуля попадет в стену выше окна. Жаль, у них нет обычной СВД с глушителем… Зато есть рация. И штурмовик на связи.

— Степашка, уходим, — скомандовал Кирсан.

Напарник подобному повороту удивился, это хорошо видно по его лицу, но ничего не сказал. Умение полагаться на командира и товарища без лишних вопросов — важное качество для солдата, особенно разведчика.

По-прежнему никем не обнаруженные, они покинули свой наблюдательный пункт и укрылись в доме через улицу.

— Говорит 'Ласка'. Передаю координаты для 'Коршуна'. Повторяю, говорит 'Ласка'. Передаю координаты для 'Коршуна', - сказал Кирсан, назвал точные координаты цели и добавил: — ориентир — два девятиэтажных здания особняком от других девятиэтажек. Цель — то, которое слева по курсу.

Ждать пришлось недолго. Пилот сбросил бомбу очень точно — но не в тот дом.

— Идиот! Степашка, я как жопой чуял, что этот криворукий мудак может перепутать!! И он выбрал такую бомбу, чтобы весь дом грохнуть, кретина кусок!

Напарник, наблюдавший через окно, как дом, пробитый бомбой едва ли не до самого подвала, рассыпается от мощного взрыва на нижних этажах, заметил:

— Кир, пилот не виноват. Штурмовик прилетел не с той стороны, откуда ждали, и левым зданием для него было наше.

— Тьфу! Тогда я идиот! Надо было сказать, что цель — северное здание, не было бы непонятки…

Он передал уточнение координат, особо указал, что следует использовать менее разрушительный боеприпас, и проследил, как ракета попала в дом с вражеским корректировщиком на уровне девятого этажа. От взрыва, произошедшего в четырехстах с лишним метров, стены их укрытия заходили ходуном. Однако еще до того, как Кирсан смог воскликнуть 'Что за нахрен?', он проснулся.

— Проснись и пой! Или — восстань и сияй, как говорят пиндосы, — сказал Святой, перестав его тормошить, — нам двигать надо. Извиняй, если еще не выспался — но время против нас.

Кирсан сел на грязном матраце, на котором уснул без задних ног сразу после боя и выпитой водки, и огляделся. Он находился в подвале, где, кроме него, уснули тревожным, неспокойным сном другие жители теперь уже разрушенного селения. Темно, только зажигалка в руке Игната горит, да через оконца у самого потолка пробивается свет. Воздух душный, спертый.

Он взял свои — ну, теперь-то уж точно свои — разгрузку и винтовку, проверил, на месте ли штык-нож и оба пистолета, и поспешил выбраться наружу. На свежем воздухе уже сидел мрачный и растрепанный Макс.

— Как спалось, Mein Freund? — добродушно поинтересовался Святой.

— Драть тебя необструганным поленом! — взорвался немец, — дерьмово спал! Ты это хотел услышать?! Что я дерьмово спал, потому что мне, как обычно, снились огнеметчики?! Сколько раз еще я должен сказать это, чтобы ты оставил эту тупую подначку?! Гребаный унтерменьш!!

— Не кипятись, дружище, а то язву заработаешь на почве депрессии, — ухмыльнулся Игнат.

Они покинули поселок, засыпанный, словно песком, прахом, в который превратились за ночь тысячи трупов, вместе с длинным потоком беженцев. Когда под ногами у Кирсана зачавкала болотная жижа, со стороны окутанной туманом деревни донеслись звуки стрельбы.

— Неужели опять?!

— Да нет, — махнул рукой Святой, — это идет 'дележ' оставшихся продуктов. Обычная картина в распавшейся общине, а иногда и в нераспавшейся.

Поели на ходу — гадкое печенье, затхлая вода. И вонь: то ли болото воняет, то ли одежда от грязи и крови.

Через час шлепанья по мертвому лесу Кирсан задал вопрос, который, если по уму, он должен был задать много раньше:

— Слушай, Игнат, а как ты в этой трясине ориентируешься? По деревьям, что ли?

— Ну да. У них есть мох на южной стороне ствола.

— А тут что, есть север, юг, восток и запад? Я солнца-то не вижу.

— На самом деле, нет тут никаких сторон света. Но мох на деревьях — есть.

— Тогда, мать его в бога душу, почему мох растет только с одной стороны?!

Макс негромко засмеялся, Святой же терпеливо пояснил:

— Потому что это место — не настоящий мир. Это копия, где законы природы и причинно-следственные связи не всегда соблюдаются. Здесь есть машины, но нет предприятий, где они могут быть изготовлены. Здесь есть день, пусть мрачный, но день — и нет ночи. Маленький относительно замкнутый мирок, управляемый извне. Откуда тут взялся мох? Оттуда же, откуда и деревья, точнее, вместе с деревьями. Весь этот лес — декорации, созданные по образу и подобию похожих мест на Земле. Деревья — копии, перенесенные сюда вместе с мхом. А то, что именно тут мху взяться естественным путем неоткуда — никого не волнует. Деревья тут — только мертвые. Живого, зеленого — не найдешь, но мертвых не счесть. А ты к мху прицепился…

Еще через пару километров Кирсан задал другой беспокоивший его вопрос.

— А тут вообще как, кроме кошмаров еще что-то снится?

— Нет, — коротко отрезал Макс.

Святой сразу же развил мысль:

— И это еще одно доказательство того, что мир управляется извне божественным двигателем. Во сне люди видят картины, обрабатываемые их мозгом. Здесь наши сны — не результат работы мозга, а сигнал, посланный извне. Нам снится наша смерть, обычно — первая, когда мы умерли в мире живых, но иногда и все последующие. Иногда нам снятся наши преступления — но только тем, кто способен в них раскаиваться. А бывает — прочие ужасы. За Максом во сне огнеметчики гоняются, к примеру.

— А мне снился не кошмар. И я не страдал во время этого сна, хоть я и видел эпизод своей жизни, связанный с войной.

— О, это уже интересно, — оживился Святой, — нам чалапать еще изрядно, рассказывай, чтоб дорожка короче казалась.

Кирсан пересказал свой сон и добавил:

— Вообще-то, после того, как мы с напарником навели самолет на цель, то при попытке выбраться из занятого противником района напоролись на засаду, Степашку ранили… Ну, тогда и случилось то, за что меня мучит совесть. Я убил женщину, как мне кажется, невооруженную. Видимо, ты разбудил меня раньше, чем я досмотрел до этого места…