Василий Сахаров - Темный

Бойцы вперемешку, не разбирая, кто из какой группы, спрятались в развалинах и глубоких ямах. Потом возня, суета, бойцы зарядили в ГП-25 ВОГи и через минуту одновременный залп подствольников.

Конечно, и я свой шанс пострелять не упустил, тем более что очень уважаю подствольный гранатомет, который швыряет гранату на четыреста метров. Поэтому выстрелил одновременно со всеми.

Гранаты вылетали из ГП-25 тихо, а потом накрыли старую башню, в которой имелось много дыр и проемов.

Короткий полет продолговатых серебристых цилиндров и взрывы, которые встряхнули здание. После чего вход заволокло пылью и дымом, пауза и новая команда майора:

– Первая группа вперед!

Штурмовые тройки подбежали к стенам, и в бойницы первого этажа полетели ручные гранаты. Новые взрывы внутри, и начался захват. Спецназовцы, поливая огнем выбитую дверь, вошли внутрь. В башне снова выстрелы, крики и стоны, а потом доклад командира первой группы:

– Башню взяли!

С регулярными царскими войсками соединились без проблем. Отряд Железнова перешел через перевал и совершил марш к линии фронта, где нас уже ожидали. Мы выдвинулись в условленную точку, и нам навстречу, пробив вражескую оборону, прорвалась бронегруппа. Республиканцы не выдержали и отступили, тем более что в предгорьях Арагветского хребта сил у противника было немного. После чего, погрузившись в бронетранспортеры и бронефургоны повышенной проходимости, мы вернулись в расположение нашей Первой армии. А здесь солдат и офицеров, меня в том числе, взяли в оборот контрразведчики, которые наконец-то стали работать.

Для начала я передал нашим армейским спецслужбам Анхелику Краун, которая напоследок снова обозвала меня животным и недочеловеком. А затем начались беседы с контрразведчиками, которые хотели знать обо всем, что со мной произошло после отступления сотого танкового батальона. И я был предельно честен, рассказал свою историю и написал десяток объяснительных. О том, как выбирался с бойцами своего экипажа из окружения. О том, что произошло возле деревни Смирна. О том, как оказался на раскопках, прикончил Федерико Ледовски и захватил Анхелику Краун. О том, как шел к Арагветскому хребту. И, конечно же, о том, какое участие принимал в захвате старого форта на перевале. Поведал обо всем и умолчал только об одном. Я ни словом не обмолвился о находках профессора Рохлина, которые были вшиты в трофейную сумку, и деньгах Федерико Ледовски. Ни к чему контрразведчикам про это знать, ибо республиканские марки мне пригодятся, а информационные накопители я решил оставить себе. Ну или присвоить, если кого-то не устраивает предыдущая формулировка. Правда, была мысль передать находки государству. Но тут ведь какое дело. Родину и наш народ я любил, а государству и чиновникам не доверял. Правильно покойный Рохлин про своих коллег говорил – плагиаторы и воры. Таких везде хватает. Отсюда и некоторое собственническое отношение к древним артефактам.

В общем, такие вот дела. И, глядя на офицеров контрразведки, с которыми общался, я понимал, что они мне не верят. Слишком невероятными казались им мои истории. И если я говорю правду, то выходило, что перед ними герой. А у них работа такая, никому не верить на слово и видеть в каждом, кто выбрался из окружения, потенциального предателя. Но это еще ничего. Гораздо хуже, если побывал в плену. Тогда совсем плохо, ибо царь Сигурд Шестой в свое время сказал: «Вальхи в плен не попадают, поскольку каждый воин сражается до конца. И если он выбирает плен, то перестает считаться вальхом…» Жесткая формулировка. И с тех пор для каждого контрразведчика эти слова руководство к действию.

Впрочем, меня это не касалось, ибо я в плену не был. И моим словам имелось подтверждение. Оказалось, что Костя Самохин смог выйти к своим, соединился с отступающими бойцами из 45-й дивизии и вместе с ними пробился из окружения. Опять же Анхелика Краун была, а концовку моей истории мог подтвердить майор Железнов. А помимо того, у меня имелся покровитель, генерал-лейтенант Тейт Эрлинг. Поэтому для меня все закончилось благополучно, и я смог вернуться в родное подразделение, которое, как и весь наш корпус, находилось в тылу.

В батальоне меня ждали и встретили с радостью. Вот только от батальона осталось одно воспоминание. На ходу три «Берсерка», несколько бронемашин и самоходок, а в строю вместе с десантниками, техниками и охранниками всего двести пятнадцать человек. Кто в госпитале. Кто убит. Кто уехал за пополнением. Кто пропал без вести. И в моей роте всего четырнадцать танкистов без техники. Когда прибудут новые танки, никто сказать не мог. Поэтому личный состав валял дурака, играл в карты и отсыпался. Для меня дела нет. И после дружеской попойки, которую для меня организовал комбат, я подумал, что могу позволить себе выехать в отпуск. А затем подошел к полковнику Рекио, и он подписал мне рапорт. Срок отпуска – десять суток.

Официальный документ на руках. Жалованье, боевые и пайковые деньги, на карточке. Сумма неплохая, почти три тысячи рублей. А помимо того, имелось двадцать тысяч республиканских марок, по текущему официальному курсу это двенадцать тысяч рублей. Можно выезжать без промедления. Однако возникла проблема. Я хотел отправиться домой, в столицу нашего государства славный город Неерборг. Но он на другом материке и добраться туда можно только на лайнере или самолете. Это понятно. Однако шла война, и билетов не было, ибо слишком многие беженцы и гражданские чиновники стремились как можно скорее покинуть зону ведения боевых действий.

«Что делать?» – такой вопрос я задал себе. После чего все хорошенько обдумал, нашел выход и отправился в штаб корпуса. Конечно, генерал-лейтенант Тейт Эрлинг очень занят. Но я надеялся, что он выделит для меня пять минут и поможет с отправкой на родину. Все-таки я не чужой человек и прикрывал его в бою. Так что долг платежом красен.

Эрлинг принял меня сразу и, вопреки моим ожиданиям, он отдыхал. То ли день такой у него выдался, то ли генерал скинул часть своих обязанностей на заместителей и устроил себе выходной. Не знаю. Да и неважно это. Главное, что командир корпуса был свободен и находился в добром расположении духа.

Мы обменялись рукопожатиями, а затем Эрлинг предложил кофе. Я не отказывался, и когда генерал лично приготовил нам две чашки превосходного напитка, начался разговор. Сразу в лоб просить о помощи я не решился, а зашел издалека.

– Что скажешь, генерал, – я кивнул Эрлингу, – какова обстановка на фронте и чего нам ожидать?

– А что конкретно тебя интересует, капитан? – он усмехнулся и осторожно сделал небольшой глоток горячего кофе.

– Все, что касается моего выживания и судьбы государства.