Жозеф Рони-старший - Звездоплаватели (авторский сборник)

Но теперь возникли новые причины для беспокойства: срок возвращения капитана уже прошел, а его все не было. Сабина не на шутку переживала за отца.

— Я чувствую, с ним что-то случилось, — твердила она, с трудом сдерживая слезы.

Как-то днем мы сидели на берегу озера, и я пытался всякими разумными доводами объяснить Сабине задержку капитана.

Неожиданно рядом появился Плонг, который и здесь, в поселке, не оставлял нас своим дружеским вниманием. Он держал в руках большую сизую ласточку — одну из тех птиц, стремительным полетом которых мы так часто любовались.

Улыбаясь, Плонг протянул мне птицу, и я заметил крошечный цилиндрик, привязанный к ее лапке. Догадавшись, что и нимфеям известны принципы "голубиной почты", я отцепил трубочку, внутри которой оказался тонкий листик папиросной бумаги, исписанный бисерным почерком.

— Взгляните, Сабина! Это же послание от вашего отца!

Дрожащим голосом девушка прочла записку:

— "Я в лагере. Подвернул ногу. Лечусь. Ждите меня на острове. Дэврез". — Тут бумага выпала из пальцев Сабины, и, закрыв руками лицо, она расплакалась — сказалось пережитое ею волнение за судьбу отца.

Чтобы не смущать девушку, я обернулся к нашему спасителю и по лукавому выражению его лица понял, что идея с письмом принадлежала ему, а вовсе не нашему суровому капитану. Я с благодарностью пожал руку Плонга, и тот, отпустив на волю ласточку, вскоре затерялся среди своих сородичей.

Сабина между тем успокоилась. На ее исхудавшее за время болезни лицо вернулась улыбка, и девушка с каким-то новым чувством обвела взглядом волшебное озеро и его обитателей, с нежной признательностью заглянув мне в лицо. Я понял, что все страхи, наконец, оставили девушку, и в ее душе воцарились покой и любовь.

Потекли беззаботные радостные дни, заполненные солнечным светом и сверканием воды. Мы знакомились с удивительной страной, обследуя ее многочисленные острова. Молодые обитатели озера с удовольствием показывали самые восхитительные уголки своего чудесного края, с удовольствием толкая наш плот от одной чарующей заводи к другой.

Однако гораздо больше, чем красотами природы, мы восторгались жителями этой неведомой области земли. Мы уже кое-как могли объясняться с нимфеями, но заслуга в этом принадлежала не нам. Музыкальные от природы, обитатели вод отлично воспроизводили нашу речь, в то время как их язык так и оставался недоступным для наших грубых голосовых связок и нечутких ушей.

Поражала простота и целесообразная незатейливость их нравов. Я не заметил ничего, напоминавшего семью: дети, похоже, являлись предметом всеобщей заботы, независимо от того, какие женщины произвели их на свет. Все ребятишки пользовались одинаковым вниманием, хотя, как мне показалось, кое-кто из взрослых занимался воспитанием детей с большей охотой.

Жизнь нимфеев протекала под открытым небом. Небольшие бревенчатые дома, напоминавшие привычные нам дачные коттеджи, становились обитаемыми лишь зимней порой или в ненастье, оставаясь в теплую погоду пустыми. Для приготовления еды служили сложенные из камней печи, причем в пищу шли дары леса — грибы, дикорастущие овощи, фрукты, орехи, а также некрупная рыба и яйца. И абсолютно ничего мясного! Не желая вызывать к себе неприязнь, мы тоже перешли на общепринятое питание и не пожалели об этом, поскольку ощутили быстрый приток сил.

Единственным оружием нимфеев являлся полугарпун, полукопье со спиралеобразным древком. С одинаковым успехом мужчины применяли его и на суше, и в воде, причем от того, как запускалось это оружие, оно могло вернуться к своему владельцу подобно бумерангу австралийских аборигенов. Правда, охотились они лишь на щук и окуней, а с крупными представителями рыбьего племени у нимфеев, похоже, существовали более сложные отношения: люди не убивали их, зато всегда имели в своем рационе икру. Странное дело, но рыбы в этом озере производили впечатление дрессированных!

Нимфеи были неплохими гончарами, столярами и плотниками, обеспечивая себя посудой, примитивной мебелью и жильем. Они не испытывали нужды в металлах, изготавливая наконечники копий и разнообразный режущий инструмент из удивительно твердой разновидности нефрита.

Но ни ремесла, ни охота не являлись смыслом жизни нимфеев: смыслом их жизни была радость бытия. Никогда прежде я не встречал людей, столь далеких от забот и печалей! По-видимому, отсутствие стремления к обладанию материальными благами позволяло обитателям озера обращать внимание, в основном, на поэтические стороны природы — в отличие от остального человечества, придавленного грузом забот.

Но это не было простым созерцанием прекрасного, а деятельным использованием каждого мига существования, дарованного им судьбой. Образом их жизни являлось движение, причем движение, доведенное до совершенства.

Это касалось как поведения на суше, так и в воде. По сравнению с изяществом и ловкостью нимфеев полет ласточки или виртуозность форели казались неловкими и неуклюжими. Особой продуманностью и в то же время изысканностью движений отличались их танцы в водах озера.

Поражала слаженность, стремительность и невероятная сложность фигур этого водного балета! Огромная скорость и мгновенная реакция на движение партнеров лежала за пределами, доступными обычным людям, и заставляла думать о каких-то неведомых мне способностях нервной организации нимфеев, невероятно ускорявших динамические импульсы организма.

Удивительно прекрасными были их ночные феерии. Казалось, у нас на глазах оживали мифы о прекрасных танцах наяд и дриад, исполненных чарующей негой и волшебной прелестью. Совершенно исчезала грань между удивительной реальностью и известными с детства сказками: порой хотелось даже ущипнуть себя, чтобы проснуться!

Но один феномен особенно поразил меня. Однажды, когда танцоров оказалось больше обычного, я услышал пение самого озера! Ритмические движения пловцов вызвали особые колебания водной поверхности, и плещущие звуки постепенно превратились в удивительно гармоничную мелодию. Это пела вода! Ее проникновенный торжественный голос сжимал сердце и завораживал душу, вызывая слезы восторга и неземной печали.

Так, вероятно, могли петь легендарные сирены! Здесь, в мире нимфеев, я понял, как невероятная гипнотическая сила звучавшей воды заставляла испытанных мореплавателей стремиться на чудесный зов, не замечая рифов и скал. Так на наших глазах обрела плоть и кровь еще одна сказка!

Но движения нимфеев — кроме чисто эстетического наслаждения — имели еще и вполне конкретный смысл. Проводя время, в основном, в воде, они заменили речь жестами, выражая, как мне кажется, не только конкретные приказы, но и некие обобщения, сложные мысли и понятия. Я научился распознавать простейшие жесты, наблюдая за тем, как взрослые, обучая детей, указывали на начало или окончание упражнения, давали оценку исполнения, а порой и наказывали особо непослушных. И все это — без единого слова.