Александр Шалимов - Под одним солнцем. Наша старая добрая фантастика (сборник)

Туристов он застал за осмотром мемориальной стены. На сером граните были выбиты изображения тех, кто осваивал Марс, ниже стояли их фамилии, даты первых экспедиций. Коротко упоминалось, кто что сделал. Силин увидел и свой барельеф. Да, о нем не забыли. Каменный Силин смотрел на живого Силина сурово и бесстрастно. Живой Силин не чувствовал волнения. Это был не он, таким он никогда не был, с барельефа смотрел не человек, а суровый герой, кем-то выдуманный в назидание потомкам.

— Говорят, кое-кто из них еще жив, — донеслось до Силина.

— Что ты, они все погибли, это я знаю точно…

— Нет же! Бергер жив, Силин жив, их недавно показывали по стереовидению…

Силина передернуло. Он хотел отойти, но заметил, что рыжеволосая девушка наклонилась и положила к подножью мемориала букетик цветов,

— Почтили память?

Голос ему изменил, и девушка посмотрела на него с недоумением.

— А что тут такого? — спросила она осторожно.

— Вы знали кого-нибудь из тех?

— Кто же их не знает?

— Я, например.

— Вы? Но ведь они, очевидно, были вашими современниками?

— Эти герои?

— Ну да. По-вашему, они не герои?

— Конечно, нет. Просто они делали свое дело, вот все.

— Дело делу рознь. Я тоже делаю свое дело, но никто…

— У вас характерный загар. Вы работаете в космосе!

— Да, на Ио. В обсерватории.

— И сюда прилетели отдыхать.

— С Ио. В вашем возрасте я и представить не мог, что наступит время, когда работа на Ио станет обыденностью. Как и отдых на Марсе.

— К чему вы все это говорите? Вы в чем-то хотите меня убедить? В чем?

— Не обращайте внимания. Все старики ворчливы и хотят неизвестно чего. Свойство возраста. Все у них есть, а они с тоской вспоминают дни, когда у них ничего не было.

Силин ушел, провожаемый удивленным и чуточку встревоженным взглядом девушки. Он досадовал на себя, что затеял этот глупейший разговор. Что он хотел сказать? Что? Так было всегда. Люди с риском для жизни пробивались к полюсу, а через несколько десятилетий над тем же полюсом стали регулярно летать комфортабельные лайнеры и пассажиры с любопытством поглядывали в иллюминатор. Ах, это и есть полюс? Та самая таинственная точка земного шара? Вот эти льды? Не знал бы, так и не обратил внимания! По пятам подвига всегда следует обыкновенная жизнь. Так, значит, ради нее-то люди и рискуют жизнью? Переступают грань возможного ради нее?

«Да, — ответил себе Силин, — и ради нее тоже». Но не во имя безграничного расширения обыденности. Тогда во имя чего же? Или во всем этом из вечном движении к новому смысла не больше, чем завоевании морскими животными суши четыреста миллионов лет назад?

«Космический пессимизм, — подумал Силин, — у меня космический пессимизм. А все потому, что я сегодня встретился с пошлостью, и она заслонила все. Вот это и есть старость. Каждый шаг вперед, через непреодолимое, изменяет жизнь. Опять не то! Изменения ради самих изменений — тоже мне цель… Но она есть, коль скоро люди поступают так, как они поступают. Мы хотим, чтобы с каждым поколением жизнь делалась лучше. Разумней. Счастливей. Только это и гонит всех нас вперед. Только это.

Мы открываем детям новые горизонты, они идут дальше, так и должно быть. Если человечество вдруг скажет, что оно достигло всего, и мечтать больше не о чем, и стремиться некуда, то, значит, пришел его смертный час. И я не имею права оценивать этот Марс мерками своей юности. Как и свою роль в его изменении, впрочем. Так каменщик, кладущий свой кирпич, не имеет права сетовать даже в том случае, если потомки снесут построенный им дом ради возведения другого, лучшего.

А пошлость? Просто это очень живучий сорняк, ничего, исчезнет и он».

После Памятника аэробус доставил экскурсию к скале «Медная богиня», возле которой находился заповедник марсианских эретриумов. Они побродили среди синюшных вздутых странных растений, пообедали в кафе и двинулись к Морю несчастий.

— Нет, что бы там ни твердили, а на Луне интересней, полулежа в кресле, благодушно разглагольствовал сосед Силина. — «Ночь лунных цветов» — это же прелесть! Вы не были там? Нет? Уютный ресторанчик в кратере Аристарха, кухня там бесподобная, но все же пустяки. Там надо быть в полноземелье. Сидишь под куполом, чернота, а в ней точки, точки, белые, желтые, красные, синие, зеленые звезды…

— Зеленых звезд не бывает.

— Неважно. А кругом равнина, залитая земным светом! Чувствуете контраст? Мысли все какие-то торжественные, и музыка тихо-тихо играет… И Земля светит. Фантастика! А потом начинают падать метеориты. Искусственные, конечно. Но этого посетителям не говорят, чтобы не разочаровывать. Знаете, как это прекрасно? Поднимаются фонтанчики пыли, свет в них блестит перламутром, они как цветы… И тут же опадают. А на Марсе что? Почти как на Земле. Не-ет, Марс меня разочаровал…

— Тогда утопитесь.

— Как? Я вас не понял…

— Ну, если вам даже на Марсе скучно, тогда зачем жить?

Сосед растерянно хихикнул, потом обиделся. Разговор, естественно, иссяк.

— Мы приближаемся к месту, где в период освоения Марса природа бросила человеку наиболее суровый вызов, — сдержанно заговорил автогид. — До того, как мы научились регулировать погоду планеты, здесь было подлинное гнездо песчаных бурь коран. Сейчас, когда мы только что миновали энергостанцию, а впереди по курсу лежат сады Сезоастриса, трудно поверить, что когда-то почва и воздух вдруг закипали здесь и ураган подбрасывал вездеходы, словно это были песчинки. Но так было. Здесь, на этой страшной равнине, погибли…

Аэробус парил над блекло-розовой равниной, и впервые за всю поездку вокруг была пустыня, не отмечена человеческим присутствием. Даже небо здесь было другим — тусклым и непрозрачным. «Пятьдесят лет назад при виде такого неба я убрался бы отсюда со скоростью щенячьего визга, — подумал Силин. — Блекман тогда не успел удрать. Когда мы нашли его после бури, он был еще жив, и нам пришлось отрубить раздавленные ноги, иначе его нельзя было вытащить».

— Представьте себе на мгновение, — донесся до сознания Силина голос гида, — что небо над вами вдруг мертвеет в абсолютной тишине, а на равнине исчезают тени, хотя солнце светит ярко, и горизонт отступает далеко-далеко. Вы одни, Марс — пустыня на тысячи километров вокруг, вы ничего не подозреваете, но безотчетная тревога овладевает вами, точно вы очутились под стеклянным колпаком и кто-то пристальное глядит на вас. Сейчас ничего подобного произойти не может, но призовите на помощь воображение, забудьте, что Марс обитаем. Вы сидите в тесном вездеходе навстречу бежит нескончаемая пустыня, и в ней медленно тают тени…

Силин едва не вскочил. Вероятно, у него был дикий вид, ибо кто-то испуганно осведомился: «Вам нехорошо?» Силин не расслышал. Рядом сидели люди, вполуха слушали гида, болтали, лениво смотрели по сторонам, кое-кто подремывал. А тени становились прозрачными!