Алексей Гришин - Худой мир

Она довольно бодро отшагала час или полтора, пока желудок предательски не свело от голода. Марине пришло в голову, что отойти чуть подальше в лес и попытаться развести костер — это хорошая идея. «Надо спокойно посидеть, собраться с мыслями. Зачем бежать сломя голову, если их там нет», — думала она, и сама себе возражала: «А что, Диана соврать не могла?».

Наткнувшись на упавшую сухую ель, Марина принялась обламывать ветки посуше и потоньше. Сложив их аккуратной кучей, она вдруг остановилась. Несколько недоуменно взглянула на правую ладонь, словно обдумывая внезапно пришедшую мысль. Вернулась к ели, взялась за нижнюю ветку — с руку толщиной. Придерживая левой рукой, взялась правой у основания, уперлась ногой в ствол и — переломила. Хруст ветки отдался в ногах и спине, от неожиданности она едва не потеряла равновесие.

— Ух, — выдохнула она, держа ветку как дубину.

— Здорово, — согласился кто-то издалека. Марина закрутила головой в поисках говорившего, и тот решил помочь, — Я на холме. Извини, не могу подойти к тебе сам.

Она, наконец, разглядела. Мужчина, может даже юноша, только сильно заросший и грязный, сидел, прислонившись к старому дубу. Кора у самого основания треснула и расползлась, и сидящего будто вдавило в древесину. Руками он обнимал колени, смотрел на нее с улыбкой. Приятной, доброй улыбкой.

— Я немножко привязан, — извинился он, — Я подумал, вдруг ты сможешь сломать цепь.

Приблизившись, Марина действительно увидела цепь. Она трижды опоясывала парня, оставив заметные потертости на видавшей виды куртке. Ей показалось, что за плечами его тоже блестит что-то металлическое.

— У тебя не найдется еды? — спросил он. Подойдя, Марина стащила рюкзак и достала последние пять батончиков.

— Держи.

Он осторожно взял один из них, очень неспешно развернул и, благодарно кивнув, принялся за еду.

— Давно ты тут?

Парень откусил батончик, с наслаждением прожевал, проглотил и только потом ответил.

— Честно, не знаю. Меня привязали еще когда все началось.

— Боже… За что?

— За это.

Он обронил обертку, сцепил руки в замке, запрокинул голову — и начал меняться.

Превращение было долгим, медленным. Сначала руки потеряли цвет, будто сбросили кожу. Затем они слились в колышущуюся металлическую массу, в которой начали формироваться пулеметный ствол и сошка. Зыбкие, нечеткие, как оплавленный воск. А дальше дело не шло. Что-то заело в отлаженном механизме, по едва оформившемуся оружию прошла дрожь. Ствол изогнулся причудливо и нацелился парню в рот. Марина с ужасом подумала, что машины убьют его, и протянула руку — с мольбой в глазах протянула.

Но случилось иное. Приклад вдруг надулся, как мыльный пузырь, и лопнул. Золоченым цветком раскрылся раструб. Юноша поймал губами мундштук и саксофон окончательно оформился, заблестел, запел. Звонко, певуче, неожиданно радостно.

Марина озадаченно посмотрела на него, потом перевела взгляд на свою руку. Та на всякий случай сложилась в винтовку.

— А у меня теперь вот это, — пояснила она, — Тебе повезло.

— Думаешь? — он оторвался от инструмента, — Выглядело это донельзя глупо. Все бегают, сражаются, а я стою как дурак. В голове барабаны, и вроде тоже надо бегать и убивать, но в руках-то не оружие.

Он нахмурился, строго взглянул на саксофон — тот попытался превратиться во что-то еще, но потом сдался и вернул рукам прежнюю форму. Парень покачал головой.

— Нет, никак. Я же играю на нем с десяти лет. Я с ним почти сросся. А полгода назад — действительно сросся. И еще обещал себе, что ни на что другое его не променяю. Очень странно сработало это обещание.

Он посмотрел на Марину.

— Не посмотришь, что с цепью? Не то, чтобы я жалуюсь…

Девушка опомнилась, стыдливо убрала оружие и подошла к дереву, встав сбоку от музыканта. Цепь добротная, толстая. «Может, из колодца», — подумалось Марине. Она с сомнением посмотрела на свои ладони — такие еще гладкие, будто и не жила месяц в лесу — потом на цепь. Взялась за звенья и чуть не вскрикнула от удивления.

Серебристая паутина тянулась из-под куртки и растворялась в обнаженной сердцевине старого дерева. Присмотревшись, она разглядела снующие по ниточкам-магистралям микромашины. Помотав головой, словно отгоняя видение, она настроила зрение: и парень, и старый дуб светились тускло-малиновым. От неожиданности она попятилась назад.

— Не получается? — участливо спросил парень, а потом вдруг посмотрел куда-то вниз и улыбнулся, — Смотри, мышка.

Марина резко обернулась. Мышь, сияя ярко-красным, сидела прямо перед ней как завороженная. Внутри все похолодело. Марина беспомощно обернулась на парня и тот кажется догадался, что происходит.

— Если что, — дрожащим голосом произнес он, — Не затягивай. Я ничего не сделаю.

Барабаны обрушились на Марину, мир снова стал красно-зеленым. Винтовка уже была наготове и плясала в руке от нетерпения. «Только не оборачиваться, только не целиться в него».

Еле-еле сфокусировав взгляд на мире реальном, она з аметила знакомые локоны в полусотне шагов от себя. Диана буравила ее недобрым взглядом, на миловидном лице читался вынесенный приговор. В руке она держала брелок и нервно, нетерпели в о жала одну и ту же кнопку.

Марине физически больно было не смотреть на саксофониста. Наличие врага за спиной воспринималось ее измененным сознанием как вонзенный нож — шаг вперед был бы самоубийством.

Марина закрыла глаза и сделала этот шаг.

«Маленький шаг для человека…».

Ей казалось, она встала на горящие угли. Барабаны неистово били.

Еще шаг.

Битое стекло. Змеи. Обрыв.

Шаг другой ногой.

Правая рука беспомощно спрятала винтовку и вцепилась в молодую ель. Марина почувствовала, что ее разворачивает против ее воли. Силясь совладать с собой, она открыла глаза.

И время словно замедлилось.

Безмолвно, бесшумно и неотвратимо с верхушки молодой сосны соскользнула крылатая тень. Недозалатанное крыло отливало бронзой, желтые глаза не видели ничего, кроме одиноко стоящей посреди поляны добычи. Мягкий спуск вниз, острые когти, выхваченные из-под крыльев как кинжалы из-под плаща.

Вонзила — и взмыла ввысь.

Щелкнул выключатель, в мир вернулись прежние краски и полутона. Марина отпустила ель и чуть не рухнула оземь от накатившей усталости. Пытаясь отдышаться, она взглянула на парня — тот сидел ни жив ни мертв, с испариной на лбу, толком не понимая, что произошло.

Она обернулась. Диана глупо щелкала бесполезным брелоком. Потом к презрению на ее лице добавился ужас, она выронила брелок и, сильно хромая, ринулась прочь, затравленно оглядываясь. Марине не стоило бы большого труда догнать ее — адреналин еще гулял в крови — но она этого делать не стала.