Алексей Гришин - Худой мир

Нетронутые боями столетние леса наполнились туманом и росой в холодный предрассветный час. Солнце на цыпочках заглянуло в дырявую пожелтевшую листву и потревожило Маринин сон. Она поморщилась, открыла глаза, потянулась и села, откинув край большого спального мешка. Спальный мешок поменьше был уже пуст.

Марина зевнула и осмотрелась. Утро раскрасило синим закрытое платье с оторванными рукавами, все в порезах, и красным — раны на лице и шее. Раны были свежими.

— Лиза? — чуть осипшим со сна голосом позвала она, и поднялась на ноги, отряхиваясь, — Лизка, выходи.

— Ага! — боевой клич раздался из кустарника позади, и Марина резко обернулась, выставив руку вперед и упершись ногой в корень дерева, словно отражая нападение. Из зарослей, ничуть не таясь, выскочил перемазанный детёныш в комбинезоне и кроссовках на размер больше чем надо и торжествующе протянул насаженную на лезвие лягушку, — я поймала!

Марина вздохнула, спрятала руку за спину и сказала строго:

— Лиза, а что я говорила про зверюшек?

Лиза резко спрятала лезвие в руку, от чего бедная лягушка шлепнулась на землю, и сообщила:

— Я ее отпустила. А ты что поймала? Что у тебя за спиной?

Марина улыбнулась, пожала плечами и соврала:

— Ничего. Так, разминаюсь.

Усилием воли она заставила ствол винтовки втянуться в предплечье. Словно лепестки диковинного цветка сомкнулись в человеческую кисть, коже вернулся розоватый оттенок, а места стыка стали тусклыми светлыми идеально ровными линиями.

— Видишь? — протянула она дрожащую ладонь

Но Лиза уже не смотрела. Она карабкалась на ветку дерева — посмотреть, куда идти дальше. При этом она представляла себя моряком на мачте и кричала что-то про бом-брамсели. Лезла как нормальный ребенок, цепляясь цепкими пальцами, отталкиваясь кроссовками, вверх, выше и выше.

— Ого, прямо по курсу озеро!

Это была не новость. На карельском перешейке сложно спрятаться от озер и дачных поселков.

— Терпящих бедствие или пиратов не видно? — спросила Марина, упаковывая спальники.

— Никак нет, — Лиза ловко спрыгнула и подбежала к ней. Марина вытащила застиранный платок и попыталась сделать лицо сестры узнаваемым. Потом села с ней на корнях и вытащила из рюкзака пару сухпайков.

— Хочу яблоко, — выдала Лиза, жуя и дрыгая ногами.

— Не говори с набитым ртом, — ответила Марина, откусывая свой батончик. — Если встретим яблоню, наедимся до отвала, обещаю.

— А куда мы идем?

«Ох, какой сложный вопрос.»

— Помнишь Элли? «Мы в город изумрудный пойдем дорогой трудной» — напела она, — вот так и мы. Идем к великому Гудвину.

— Ого, — сказала Лиза, — а у него можно попросить новые кроссовки?

— Конечно, — ответила Марина, улыбнувшись.

— Нет, — Лиза помрачнела, — не надо. Пусть лучше сделает, чтобы мы никогда больше не дрались. Чтобы ты всегда была зеленой.

У Марины ком подступил к горлу. Лиза разглядывала глубокие порезы на своей ручке. «Не сдержалась, не уследила»

— Это мы у него и попросим. Идет?

Лиза кивнула.

— Идет.

Биорефакторинг на заре своего появления казался странной нелепой игрушкой, бесполезной альтернативой таких понятных и солидных, но топчущихся на месте, протезов. Горсть микромашин помещается в тело, а тело погружается в сон, и машины начинают перестройку. Клетка за клеткой, ткань за тканью, проникают везде и всюду, вытесняя коренное население, присасываясь к кровеносным сосудам, перехватывая сигналы нервов. Они учатся подражать заменяемой части, наблюдая за ее работой. А накопленные знания могут использовать другие машины. Первый рефакторинг мышиной ноги занял почти год и не был успешным. У следующей группы это был уже месяц. Две недели, неделя, день. Микромашины могли и быстрее. Плоть не могла.

Биорефакторинг вошел в моду. Как мобильная связь, сначала простенькие модели у богатых и успешных, потом модели на любой вкус — у всех. В детстве Марины все еще только начиналось. Громко протестовала церковь, втихаря поправляя отказывающие конечности своих одряхлевших лидеров, бурно негодовали военные, попутно делая миллионные закупки микромашин и разрабатывая свои программы. Все как всегда. Когда родилась Лиза, все это стало повседневностью.

Стоила процедура как хороший автомобиль, но зато последующие изменения вносить было легко. Просто еще одна программа для микромашин, пару деньков принудительного сна — и все готово. И еще специальное питание, это как бензин.

Лиза очень любила плавать. Так все и началось, с каких-то знаменитых на весь мир соревнований. Ноги, превращающиеся в ласты. Руки — она вытягивала их вперед и буквально превращалась в маленькую торпеду. И как вишенка на торте — жабры. Это уже мама настояла — очень она боялась, что Лиза захлебнется и утонет.

Спортом Марина не увлекалась, да и вообще вся эта техномагия казалась ей ненужной. На вопросы знакомых отвечала «я слишком стара для всего этого», или «я слишком молода». Ей предлагали хотя бы попробовать. «Смотри», — говорили ей, и зажатый в ладони фотоаппарат выезжал на метр вверх, — «я могу делать селфи!». Встроенный в кисть селфи-стик был самым дешевым и банальным модулем и шел на распродаже по цене самоката.

Однажды, гуляя по набережной, она встретила знакомого старичка-художника. Его левая рука заменяла ему мольберт, а правая превратилась в причудливое сплетение кистей. Он сосредоточенно рисовал неспокойную Неву, чаек, набережную, а пока Марина шла в его сторону, успел нарисовать и ее.

— Я теперь их десятками рисую, — похвастался старик, и попытался поправить шляпу перепачканными в красках кистями, — тьфу, — он досадливо взглянул на свою руку, и та приобрела нормальный вид, — все время забываю.

— И как они вам, не мешают? — спросила Марина, разглядывая написанные работы.

— Совершенно не мешают, — замотал он головой, — я, Мариночка, вам так скажу: надо успевать за прогрессом, если хотите чего-то добиться. Иначе вас обскачут, — он присвистнул, — ахнуть не успеете.

Уже потом, вспоминая тот разговор, Марина не могла точно вспомнить — понравились ли ей его новые картины, что он рисовал десятками в день? Кто рисовал их — он, или машина? Кто потом рисовал ее собственные рисунки — сама Марина, или тысячи людей до нее, у которых машины подслушали верные и неверные движения?

Ближе к полудню они снова вышли к железной дороге.

— Поедем на поезде? — спросила Лиза.

— Не, заяц, поезда не ходят, — ответила Марина, осматриваясь, — устала?