Алексей Гришин - Худой мир

Утро воскресенья Марина провела в школе. После вчерашней бани ее тело потребовало наконец сна, долгого, глубокого. И никакие мысли и кошмары ее не беспокоили всю ночь. Только под утро ее сон стал нервным, дерганным, и она проснулась до рассвета — отдохнувшая и разбитая одновременно.

Уроков не было. Основная часть работ была завершена. День был практически свободен, замотать себя заботами не получится. А, значит, придется передумать много тяжелых и неприятных мыслей.

Марина бродила по школе, как по клетке. Подумала, что неплохо было бы сделать себе (да и Насте тоже) завтрак. А потом вдруг переместилась в кабинет физики и принялась перебирать учебники. «Было ж где — то про атомные реакции», — мучительно припоминала она школьную программу, — «Ну хоть что — то я должна понять». Она трепала страницы, то пролистывая далеко вперед, то отлистывая назад, но формулы и графики ничего не говорили ей о том, что можно сделать с конкретно этой ракетой.

В дверь постучали. Марина, сидя уже за партой и обложившись кипой книг, подняла голову:

— Да?

В дверь заглянул папа Гены Белокурого. «Белокурый — старший», как Марина его сразу про себя прозвала.

— Здравствуйте, — вежливо сказал он и зашел, косясь на разложенные учебники, — Я хотел домой к вам зайти, да уже не застал. А тут смотрю — свет в школе горит… А вы разве по физике? — спросил он вдруг. Марина помотала головой:

— Нет, к сожалению.

Белокурый богатырь подошел, вытащил из — за соседней парты стул и сел на него верхом, со своего роста заглядывая в открытые книги.

— Тут вы ответа не найдете, — покачал он головой, — Я уже искал.

Марина посмотрела на него с интересом.

— А вы знаете, что я ищу?

Он пожал плечами.

— Все мы об этом думали. Кто — то меньше, кто — то больше. Когда мы только начали заделывать главный вход, мы эту ракету часто видели. Заходили, бродили вокруг нее, светили фонарями. Только там не фонари нужны были.

— А что же?

— Что — то, чем можно было бы пробить пусковой контейнер. А потом и корпус ракеты.

— И что, тогда она не полетит?

Генин папа улыбнулся.

— Знаете, как там все устроено? Нижняя ступень — это такая трубка с топливом. Можно сказать большое такое полено. Если вы военный, вы открываете люк шахты и поджигаете топливо с помощью электрозапала — и ракета летит. А если люк не открывать, и поджечь топливо через рукотворную дыру — то ракета взрывается прямо в шахте.

— Звучит как — то не очень, — Марина закусила губу, — Ядерного взрыва нам только не хватало.

— Вот это и нас смущало, — вздохнул Белокурый — старший, — В теории, конечно, рвануть не должно. Военные же не совсем дураки. Если какая ошибка или диверсия, ядерного взрыва быть не должно. Но кто может поручиться? Я вот не могу… А даже если бы и смог — нечем у нас дырявить ракету.

Марина подумала с минуту и спросила.

— А эти… запалы. Нельзя сделать так, чтобы они топливо не подпалили?

— Сомневаюсь. Надо же знать где они точно находятся. Слишком ювелирная работа. А у нас даже для грубой инструмента не нашлось.

— Так что… способа нет?

— Похоже на то, — вздохнул Генин папа, — Я, собственно, чего хотел — то. Поблагодарить хотел. И еще предупредить. Мне — то совершенно все равно, чья вы дочка. Сыновья за отцов не отвечают. Но, боюсь, есть у нас такие, для кого наследственность — это клеймо. Слухи уже пошли по Новожилову. Просто имейте ввиду.

— Спасибо, — только и нашла что сказать Марина. Отец Гены махнул рукой и поднялся во весь свой гигантский рост.

— Да бросьте. Если что, я чем смогу помогу. Мы с Геной и Мариной — тезка ваша, кстати — живем тут недалеко, у водокачки, — он махнул куда — то в сторону.

И ушел.

А она осталась. Понуро глядя на листы бумаги, наполненные знаниями. Только не теми, что ей нужны. Она пыталась придумать, что делать дальше. Что будет, если она поступит так или иначе. И все как — то не сходилось, не вырисовывалось. Она чувствовала, что мысли ее блуждают по петле, по замкнутому контуру. Она помотала головой, начала с чистого листа, но получила все тот же узор.

Ее вывел из ступора странный шум из кабинета литературы. Все того же, с разбитым окном, с кистями, фломастерами и карандашами. Она выглянула в коридор, осторожно подошла к двери и заглянула. Солдат из Дэновской гвардии деловито шарился в ее рисовальных принадлежностях. Марина кашлянула и солдат, пойманный на месте преступления, испуганно обернулся.

— Опа, — обронил он, и попытался взять себя в руки, — Я думал, вас тут не будет.

— Это обыск что ли? — осведомилась Марина.

— Что? Да не, какой обыск. Мне просто задание дали для завтрашних занятий, — он неловко усмехнулся, — А я в рисовательных делах не мастер. Вот и хотел у вас что — нибудь одолжить в классе.

— Чего? — не поняла Марина, — Что за занятия?

— Гражданская самооборона, — отчеканил солдат, — Надо научить ребят стрелять, если вдруг чего… Ну, понимаете…. Я не вас, конечно, имею ввиду. И надо нарисовать ростовую мишень. Дэн сказал, раз мне вести занятия, то мне все и готовить. А я…

Марина вздохнула. «Гражданская самооборона, да?».

— Возьми там маркеры в ящике. В нижнем, — уточнила она, когда солдат начал бестолково рыться не в том ящике, пороняв цветные мелки на пол. Мгновение спустя он уже прошелся по этим мелкам, растоптав их сапогами в пыль, чем разозлил Марину еще больше.

— А вообще, давай я сама тебе ее нарисую, — внутренне злорадствуя, предложила она, — скажи только куда поставить.

Солдат просиял.

— Правда поможете? Я в этих делах совсем не того.

— Конечно, помогу, — ответила Марина. «Я им тебя нарисую, чтоб не повадно было», — мстительно добавила она про себя.

Солдат, раскланявшись, наконец ушел, небрежно бросив напоследок:

— Только постарайтесь сегодня. Завтра утром Дэн уходит, и к его уходу все должно быть готово.

Марина покивала, улыбаясь, решив вообще ничего не делать. Пусть получает свою взбучку. Потом она подошла к столу и принялась наводить порядок. Разложила обратно по коробочкам кисти, фломастеры и карандаши, собрала цветную пыль с пола. Села на стул и снова оказалась наедине со своими мыслями.

«Если отец запустит ракету, погибнут тысячи, если не миллионы. Что на том берегу, что на этом. Будет ответный залп. А даже если и нет — от этого как — то не легче. Если ее не запустят… То Денис будет оборонять ее вечно. Когда внешний враг отступит, он выберет внутреннего. Когда дети вырастут, они тоже встанут в строй. Как там говорил Кирилл — новый строй? Они будут решать, кто где ест, кто где спит, чему дозволено учить детей и кому дозволено детей заводить, а кому…»

Ее губы задрожали и на глаза навернулись слезы. Она отодвинула подальше детские рисунки — новогодние елки с подарками — чтобы не запачкать случайно. И перед глазами у нее оказался пустой, чистый, белый лист. А на окне стоял все тот же понурый цветок.