Глеб Голубев - Огонь хранитель

СКОРЧИНСКИЙ. Ладно.

ЗВАНЦЕВ. А мне тут, чтобы не скучать, дай еще черепков из твоих коллекций.

СКОРЧИНСКИЙ. Можешь ты, наконец, сказать, зачем они тебе нужны?

ЗВАНЦЕВ. Я же тебе говорил: совершенствуем метод палеомагнетизма. Ясно? А подробнее объяснять — все равно не поймешь, голова у тебя слишком гуманитарная.

СКОРЧИНСКИЙ. Ладно, ладно… А ты не мог бы экспериментировать с какими-нибудь другими материалами? Зачем тебе нужны образцы именно из наших коллекций? Они же наперечет.

ЗВАНЦЕВ. Слушай, не будь таким Плюшкиным в квадрате. И это после того, как мы помогли тебе расшифровать столь уникальную рукопись. О черная неблагодарность!

С Мишкой я не особенно распространялся об одолевавших меня раздумьях, опасаясь его насмешек: «Ага, ты отказываешься от своих прежних возражений? А так яро спорил! Где же твоя принципиальность, ученый крот?»

Неужели это был небесный пришелец? Чем больше я вчитывался в рукопись жреца и размышлял над ней, тем чаще возвращался к мысли, казавшейся поначалу совершенно невероятной.

В самом деле: чудесное появление чужеземца, как его описал жрец, весьма напоминало картину приземления какого-то космического корабля. Он сел благополучно, высадил разведчиков. И надо же было случиться этому злополучному землетрясению: конечно, корабль был вынужден в аварийном порядке стремительно взлететь снова, оставив на произвол судьбы своего отважного и любознательного разведчика, ставшего из-за этого вдруг одиноким пленником на чужой планете — и без всякой надежды на возвращение домой!

Можно себе представить, какую бурю чувств пережил в этот поистине трагический момент Сын Неба, когда под ногами у него внезапно заходила ходуном земля, он услышал вдруг рев заработавших двигателей и увидел, как родной корабль, пронесший его невредимым среди звезд, все увеличивая скорость, взмывает без него в голубое небо…

Какая поразительная, нелепейшая, если вдуматься, случайность: благополучно преодолеть миллионы километров межпланетных просторов, где, казалось бы, на каждом шагу подстерегает куда больше всяких опасностей — и метеоры, и космическое излучение, и поля радиации, — и выбрать для посадки роковой момент землетрясения! Едва не погибнуть в самый волнующий и торжественный момент встречи с неведомой цивилизацией!

Конечно, Сын Неба вполне мог оказаться в одиночестве. И какая поразительная, поистине трагическая судьба, если вдуматься, выпала на его долю! Промчаться меж звезд — и очутиться одному на неведомой планете. Обладать удивительными способностями — и быть принятым за волшебника, проходимца, каких немало было в те времена. Страстно хотеть помочь людям — и натолкнуться на полное, абсолютное непонимание.

Вот какое соображение особенно укрепляло меня в этих мыслях. На первый взгляд оно может показаться парадоксальным, но, если вдуматься, — очень важно: именно то, что Сын Неба оставил так мало заметных следов своего пребывания на Земле, и убеждало меня в возможности его высадки с космического корабля. Ведь что утверждали авторы всяких гипотез о космических пришельцах, которые я всегда начисто отвергал и высмеивал? Что эти небесные гости, пожаловав на нашу планету, моментально переворачивали тут всю историю, одним махом создавали новые цивилизации, становились даже чуть ли не основателями всего рода человеческого. С точки зрения серьезной науки это, конечно, чепуха.

Но вот так — без особого шума, без каких-нибудь заметных перемен в давно устоявшемся быте местных народов, обладавших своей древней культурой, — так, пожалуй, вполне мог совершиться эпизодический визит на Землю гостей из других миров. И не многих гостей, а всего лишь одного, — в том-то и дело!

Мне пришли на память заключительные строки лермонтовской чудесной «Тамани». Помните, как размышлял Печорин о своем приключении среди «честных контрабандистов»: «Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие, и, как камень, едва сам не пошел ко дну!» Так и с Сыном Неба: круги быстро разошлись, и вода опять стала спокойной и гладкой. Как теперь в ее глубине отыскать его следы?

Я думал об этом по дороге в Крым, а добравшись до базы, вопреки всем своим давним привычкам не пошел на раскопки, первым делом отправился в милицию.

— Хорошо, что вы приехали, — сказал мне следователь, доставая из шкафа довольно тощую папку. — Уж несколько повесток вам посылали. Надо вам протокол подписать, вы же первый обнаружили этот скелет и сообщили о нем. А из-за этого я никак дело закрыть не могу.

— Ну, а что-нибудь выяснить удалось?

Лейтенант меланхолически пожал плечами.

— Судя по обызвествлению остеологического материала, человек погиб никак не меньше десяти лет тому назад. Может быть, еще во время Отечественной войны, тогда многие скрывались в пещерах. Теперь за давностью лет не узнаешь.

— Вы его там и оставили?

— Кого?

— Да скелет.

— Нет. Скелет прямо рассыпался в руках. Пришлось укреплять кости особым составом. После исследования экспертом остеологический материал захоронили как положено.

Так, значит, от странного скелета с уродливым черепом теперь ничего не осталось, кроме этих фотографий…

Мне стало тревожно и горько.

Я бегло пробежал глазами протокол:

«18 сентября сего года в РО милиции явился гр. Скорчинский А. Н., назвавшийся начальником археологической экспедиции Института археологии Академии наук, и сделал следующее заявление:

Накануне, то есть 17 сентября сего года, при осмотре с научными целями одной из пещер на берегу моря к юго-западу, неподалеку от поселка, им был обнаружен скелет неизвестного человека. Тут же был обнаружен металлический стержень, напоминающий ручку самодельного ножа, обмотанный проволокой…»

— Кстати, а где эта проволока? — спросил я.

— У меня, среди вещественных доказательств.

— Меня просили выслать ее в Москву для анализа в один научный институт.

— Криминалистический?

— Да, они занимаются и криминалистикой, — туманно ответил я.

— От них должен быть запрос.

— Ну, не будем такими формалистами. Они запрос потом пришлют, я же не знал, что так полагается.

— Вообще-то не разрешается, — нерешительно сказал лейтенант.

— А что вы с ней собираетесь делать, когда закроете дело?

Он пожал плечами.

— Да ликвидируем все вещественные доказательства за дальнейшей ненадобностью.

— Выбросите, попросту говоря?

— Не хранить же вечно, у нас склада нет.

— Вот и отдайте мне, а я вам расписку дам.

Лейтенант порылся в шкафу, достал большую картонную коробку, а из нее — проволоку на металлическом стержне и, завернув в бумажку, передал мне. Я написал расписку, подмахнул протокол и отправился прямо на почту, чтобы сразу я же отправить проволоку Мишке в Москву.