Глеб Голубев - Огонь хранитель

Возникают на миг уличные музыканты: подросток, надув щеки, старательно наигрывает на свирели — сиринге, а босая девочка приплясывает, ударяя в тамбурин…

Кладбище на склоне горы за городом. Молодая женщина, прикрыв лицо краем белого траурного пеплоса, плачет возле мраморной плиты.

Кусок городской стены. Из сторожки возле ворот выглядывает воин с курчавой рыжеватой бородой, а на стене видна надпись, звучащая в переводе вдруг комически современно: «По решению городского совета запрещается здесь сваливать навоз и пасти коз…» Конец надписи, к сожалению, не виден.

Снова шумный рынок на городской агоре. Бросается в глаза, что на нем почти нет женщин. Торгуют и покупают одни мужчины.

Все интересует космического гостя: он пристально рассматривает рыб, жадно разевающих рты и подпрыгивающих на мокром гранитном прилавке. Мелькают изображения чаек, гусей, уток, различных растений…

Из этих бессвязных сценок, словно из кусочков мозаики, возникает бесценная живая картина будничной жизни древнегреческого города, которую до сих пор археологам приходилось с громадным трудом воссоздавать по случайным находкам и разрозненным черепкам битой посуды. Как много дает это науке!

Увидели мы и своими глазами жреца, чья рукопись доставила нам столько хлопот. Ему уже, пожалуй, за шестьдесят. Гладко выбритая голова, одутловатое морщинистое лицо и очень зоркие, цепкие черные глаза.

На нем простой серый гиматий, наброшенный поверх белоснежного хитона. На ногах сандалии из темной кожи. Движется он плавно, величественно, движения медлительны, но порой резкий поворот головы и острый прищур глаз выдают незаурядную волю и энергию, спрятанные до поры до времени, словно в сжатой пружине.

Жрец готовится к гаданию по кольцу. Для этого применяется, оказывается, довольно сложное сооружение. На невысокого металлическом треножнике укреплена квадратная бронзовая плитка в виде равностороннего треугольника, украшенная фигурами богов и какими-то загадочными значками, видимо имевшими магическое значение. Из центра треугольника торчит стержень с круглым вертящимся диском из какого-то тусклого металла. Диск расчерчен на секторы с буквами греческого алфавита. Откуда-то сверху на тонкой нити свисает тяжелое дутое кольцо, видимо золотое.

Все было обставлено весьма торжественно. Кольцо висело, словно дамоклов меч, пламя двух светильников, установленных на высоких канделябрах, сумрачно отражалось на бронзе…

Снова замелькали, словно кадры кинохроники, отрывочные картины: полуголые рабы, надрываясь, подтаскивают к какому-то зданию, строящемуся на агоре, тяжеленные глыбы камня. Неосторожное движение — и камень валится набок, прямо на ногу одного из рабов.

Как уже упоминалось, мелькавшие на экране люди были неподвижными, застывшими, словно на примитивной фотографии. Но они были «схвачены» в такой момент, что каждый кадр становился полон жизни и экспрессии. Воображение дополняло то, что видел глаз, и, рассказывая о возникавших картинах, все время невольно употребляешь глаголы: движутся, плывут, вонзаются , — даже как будто начинаешь слышать давно отзвучавшие голоса.

…По дороге в туче пыли медленно катится странная телега с громадными колесами, запряженная быком…

В гавань входит триера. Словно живые машины, рабы монотонно раскачиваются на широких скамьях, мерно взмахивая тяжелыми веслами…

Два стратега обходят фронт тяжеловооруженных гоплитов во дворе крепости. Солнце жарко пылает на железных панцирях, слепит глаза, отражаясь от шлемов. Шлемы у воинов различной формы: у одних они закрывают все лицо скуластыми нащечниками, только в узкие прорези сверкают глаза. У других нащечники подвижные, они сейчас откинуты, позволяя рассмотреть раскрасневшиеся, потные лица и торчащие из-под шлемов бороды.

Щиты у гоплитов тоже неодинаковой формы — то овальные, то круглые, и обиты они у кого листовой жестью, а у кого просто бычьей кожей. У каждого воина длинное, до двух метров, деревянное копье с железным наконечником, меч на перевязи, перекинутой через правое плечо, ноги закрыты до колен бронзовыми поножами. Судя по довольно унылому виду воинов и их усталым, разморенным жарою лицам, нелегко, должно быть, таскать на себе всю эту массу металла. Но гоплиты предназначены для ближнего оборонительного боя, им не придется много ходить. Они будут стоять стеной, ощетинившись против вражеской конницы остриями копий.

На агоре раздают добровольцам более легкое оружие: дротики, луки со стрелами, небольшие щиты — пельты. У этих более подвижных воинов — пельтастов и панцири уже не металлические, а кожаные или даже просто из грубой холстины.

Видимо, идет подготовка к бою с таврами, о котором упоминается в рукописи жреца.

Всадники подтягивают подпруги коней, дико всхрапывающих и встающих на дыбы. На крепостных стенах устанавливают возле бойниц катапульты для метания тяжелых дротиков и неуклюжие онагры — они станут обрушивать на головы нападающих каменные ядра, вытесанные из известняка, или просто булыжники. У каждого орудия уже припасена большая груда камней, а рабы подтаскивают все новые и новые.

А у ворот наготове выстроились гоплиты, прислушиваются. Два воина замерли у громадного засова, запирающего ворота, чтобы распахнуть их по первому знаку. Ворота двойные, они устроены так, что между наружной и внутренней стенами получилась небольшая площадка с двумя башнями по углам. Так что неприятель, даже ворвавшись в первые, наружные, ворота, непременно застрянет перед внутренними и окажется под ударом со всех сторон.

Потом стремительно мелькает несколько сценок сражения. Беспощаден и страшен этот бой в ночной темноте, лишь местами озаряемой неверным, колеблющимся светом факелов. Мелькают искаженные болью и гневом лица, конские морды с пеной на уздечках…

Прямо в гущу сражающихся, не разбирая своих и чужих, падают каменные ядра и дротики, обвитые пылающей паклей…

Молодому греческому воину стрела вонзается прямо в горло, и он судорожно хватает ее руками, пытаясь вытащить, но тут же падает под ноги лошадей.

…А затем сияющий солнечный день, стадион, заполненный ликующей толпой.

Со всех сторон летят букетики ярких цветов, венки…

Видимо, это чествуют Сына Неба и жреца после победы над таврами. Вот я нахожу в толпе уже знакомое лицо жреца. А где же Уранид? Может быть, он появлялся и в других сценках. Но как узнать его?

Или аппарат для записи был всегда с ним, и мы так и не увидим, как выглядел сам небесный гость: ведь мы смотрим его глазами?..

По арене стадиона угрюмой толпой бредут закованные в цепи пленники.

Впереди гоплиты гонят высокого лохматого юношу тавра, упираясь острыми копьями в спину. Он в порванной одежде из волчьих шкур, отороченных белым мехом: видимо, тот самый сын вождя племени, угодивший в плен, о котором упоминалось в рукописи жреца.