Роберт Янг - Великан, пастушка и двадцать одна корова

— Отца обманули. Это просто груда железа. Непонятно, как мы вообще добрались на нем сюда.

Они принялись взбираться по склону. По дороге Кэтлин срывала цветы и собрала небольшой букет. Дойдя до могилы отца, она положила цветы на могилу. Она указала на большое дерево, похожее на дуб — оно стояло за дюжину ярдов от них:

— Золото там — ствол внутри полый.

Золото Кэтлин с отцом упаковали в кожаные мешочки, похожие на те, которые носили старатели, бродившие когда-то по горам со своими осликами. Мешочков было одиннадцать. Восемь из них он положил в рюкзак, предварительно вытряхнув его содержимое на землю, а потом с трудом запихнул все обратно. Снова надев рюкзак, он почувствовал себя, как тот Ужасный Турок.

Кэтлин подошла и положила три оставшихся мешочка в свой рюкзак.

— Гарри, я могу унести и больше!

— Ничего ты не можешь, потому что я тебе не дам.

— Черт! — вспыхнула она. — Ты так же туп, как и мой отец. Если бы он дал мне нести больше золота, он был бы все еще жив.

Кэтлин вернулась к могиле и долго стояла над ней; он видел, что она плачет. Наконец она сказала:

— Ну ладно, Гарри, пойдем.

И они начали спуск по склону Ксанаду.

Спустившись в долину, они все еще старались держаться в лесу. Солнце стремительно приближалось к зениту. Он спросил Кэтлин, не хочет ли она остановиться и перекусить, но та отказалась.

Лучше бы она согласилась — не потому что ему хотелось есть, просто рюкзак был очень тяжелый. Но лишь когда в лесу стало уже почти совсем темно, только тогда ее ноги начали заплетаться. Все это время он нес ружье в правой руке, но они так и не встретили никаких признаков бимба.

— Мы разобьем лагерь или будем идти всю ночь, пока не дойдем до космопорта? — спросила она.

— А как ты думаешь?

— Я... Я думаю, нам лучше разбить лагерь.

— Там, впереди, деревня туземцев, сначала надо ее миновать.

Переходя через ручей, они промочили ноги. Вествуд осторожно разглядывал деревню через листву. Кэтлин тоже. Было слишком темно, и голов, висящих над воротами, уже не было видно. От вчерашнего тарарама остались одни воспоминания; тем не менее вся деревня гудела. То тут, то там виднелись десятки костров. Вне всякого сомнения, доблестные воины, отважившиеся бросить вызов Фифайфофаму, были уже основательно загружены местным пивом и занимались описанием великана в самых ужасных тонах. К утру он станет раза в два больше и страшнее, и раза в три свирепее, чем непосредственно во время их встречи с ним.

Миновав деревню, Гарри еще на милю углубился в лес, освещая дорогу фонариком, который ему удалось высвободить из рюкзака, пока наконец они не вышли на поляну. С глухим стуком он сбросил рюкзак на землю. Кэтлин не стала снимать свой. Вествуд достал надувную палатку, вставил баллон со сжатым газом и надул ее. Потом он достал две термоупаковки и две вакуумных упаковки кофе, протянул Кэтлин по одной и опустился на землю.

Девочка продолжала стоять.

— Гарри, а как же очаг — разве ты не собираешься его зажечь?

— В лесу могут быть бимба.

— Так мы что, будем просто сидеть здесь и есть в темноте?

— Точно.

— Да я поспорить готова, что все бимба на сегодня натерпелись столько страху, что они носа из своей деревни не высунут!

— Кэти, но нам же не нужен огонь.

— Нет, нужен. У меня промокли ноги, и у тебя тоже.

Он понимал, что огонь был ей нужен только чтобы побороть страх, ведь, несмотря на всю свою браваду, она все еще оставалась ребенком. Однако, какой бы ни была эта причина, продолжать спор было бесполезно. Вествуд достал очаг из рюкзака, поставил на землю и включил его. Кэтлин уселась рядом с ним. Он включил горелки на полную мощность, и они сняли носки и ботинки и положили у огня.

Закончив есть, Кэтлин вдруг ни с того ни с сего спросила:

— Гарри, а ты женат?

— Нет, конечно.

— Тогда у тебя должна быть подружка.

— Ну, типа того.

— Она ирландка?

— Нет. Ты — первая ирландка, которую я встречаю.

— Да, я — та еще ирландка.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Ну, я бы так не сказал. Ты напоминаешь мне одну ирландку, о которой я однажды прочел в книге.

— Правда?

— Это было собрание древнего эпоса. Та поэма, в которой говорилось о прекрасной ирландке, называлась «Разорение постоялого двора Да Дерга». Когда король Эохаид Фейдлех увидел ее на зеленом лугу Бри Лэйт, он был поражен: «Голову ее украшали две огромных косы, заплетенные из четырех прядей цвета ириса летом, или красного золота, отполированного до блеска. Белыми, как свежевыпавший снег, были руки ее, а прекрасные щеки — красными, как цветок наперстянки. Темными, как панцирь жука-оленя были брови ее. Как жемчуг были зубы ее, а глаза — голубые, как гиацинты. Рябиново-алыми были ее губы. Плечи ее были прямыми, гладкими и нежно-белыми». «Ты желанна в доме моем, — сказал ей король Эохаид Фейдлех. — Я оставлю любую ради тебя, и с тобой одной проживу я столь долго, сколько ты пожелаешь».

— И я напоминаю тебе ее?

— Точно. — Гарри Вествуд зажег сигарету. — Ее звали Этэйн.

— Шутишь, Гарри.

— И не думал.

— И они поженились?

— Сначала он подарил ей двадцать одну корову.

— Двадцать одну корову?

— Это выкуп за невесту. Я думаю, они неплохо зажили, хотя в книге об этом ничего не сказано. Когда он умер, у него осталась дочь, которую тоже назвали Этэйн, в честь матери. Она вышла замуж за Кормака, короля Улэйди. У них родилась дочь, а сыновей не было, и тогда Кормак выгнал ее, а позже женился на ней снова и заявил, что его дочь должна быть убита. Повинуясь его приказу, два раба привели ее к обрыву, чтобы сбросить вниз, но тут она улыбнулась им такой чарующей улыбкой, что они не смогли выполнить приказ, а вместо этого отвели ее к стаду коров на одном из пастбищ Этирскела и вырастили ее там, и она выросла великолепной вышивальщицей, и не было никого во всей Ирландии достойнее ее.

— Чушь какая! Какая глупая книга!

— Там кровь на каждой странице.

— А зачем ты стал ее читать? Ты же не ирландец.

— Совсем не обязательно быть ирландцем, чтобы читать книгу об Ирландии.

— Ты ничего не слышишь, Гарри? Какой-то шорох?

— Может, какой-нибудь зверек?

— Вот! Я опять его слышу!

Теперь он тоже услышал шорох. Ему показалось, что Шуршит сзади него, но, оглянувшись, он увидел только тени — свою и Кэтлин, рюкзаки и палатку.

— Не о чем беспокоиться, — сказал он.

Она тоже оглянулась.

— Мы оба будем спать в палатке, Гарри?

— Нет, только ты. У меня в рюкзаке есть одеяло, и я буду спать здесь.

— Ты замерзнешь.

— Не замерзну, — он вынул сигарету изо рта. — Кэти, а почему бы тебе, собственно, не пойти спать, ты же наверняка устала.

В первый раз она не стала спорить, а просто подняла с земли носки и ботинки. Он надел свои. Вдруг она раскрыла рот в изумлении и застыла, глядя через костер. Там стоял Фифайфофам, во весь свой десятидюймовый рост, глядя на них через костер с жаждой крови в своих крошечных глазках.