Роберт Хайнлайн - Неприятная профессия Джонатана Хога

Все это могло бы сойти ему с рук, если бы работа не была представлена на оценку. И само собой, Судьи сразу заметили это: произведение так себе и в окончательном виде не представляет собой ничего значительного. Правда, у них оставались некоторые сомнения по поводу того, стоит сохранять его для потомков или нет. Именно поэтому я здесь.

Хог сделал многозначительную паузу. Синтия со страхом взглянула на него:

– Так вы… так вы…

Он улыбнулся:

– Нет, Синтия. Я вовсе не Создатель вашего мира. Вы же сами спрашивали меня о моей профессии. Так вот, я – художественный критик.

Рэндалл и рад бы был ему не поверить. Но это было для него попросту невозможно. Правда просто-таки звенела у него в ушах, и поделать с этим он ничего не мог. Хог между тем продолжал:

– Я ведь предупреждал вас, что вынужден употреблять понятные вам термины. И вы должны знать, что оценить такое творение, как ваш мир, – вовсе не то, что подойти к картине и посмотреть ее. Этот мир населен людьми. Поэтому и рассматривать его нужно с человеческой точки зрения. Так вот, я – человек.

Выражение лица Синтии стало еще более обеспокоенным.

– Я что-то не понимаю. Так вы просто пребываете в человеческом теле?

– Вовсе нет. Я – человек. Среди человеческой расы там и сям рассеяны Критики… люди. Каждый из них является проекцией Критика, но в то же время каждый из них – человек, причем во всех отношениях и понятия не имеющий, что он еще и Критик.

Рэндалл уловил небольшую неувязку в рассказе и уцепился за нее так, будто от этого зависела его жизнь, – впрочем, может, так оно и было.

– Но вы же об этом знаете… или утверждаете, что знаете. Тут какое-то противоречие.

Хог невозмутимо кивнул:

– До сегодняшнего дня, до расспросов Синтии, когда стало просто неудобным продолжать действовать в качестве вот этой персоны, – он постучал себя в грудь, – я совершенно не представлял, кто я и что я. Я был совершенно обычным человеком – и только. Даже сейчас я лишь слегка выхожу за рамки моего человеческого облика – настолько, насколько это отвечает моим целям. Просто есть вопросы, на которые в качестве Джонатана Хога я ответить не могу.

Джонатан Хог появился как человек, задачей которого было изучать, пробовать, если хотите, некоторые художественные аспекты этого мира. В ходе этого процесса было сочтено целесообразным поручить ему расследование деятельности этих отвергнутых, закрашенных существ, которые называют себя Сыновьями Птицы. А вы оба просто случайно были втянуты в это дело… ну, как почтовые голуби во время войны. Но случилось так, что я обнаружил еще некоторые художественные особенности в общении с вами, и именно поэтому мы сейчас сидим здесь и разговариваем.

– Что вы имеете в виду?

– Позвольте, прежде я расскажу о вещах, которые мне приходилось наблюдать в качестве критика. В вашем мире имеют место несколько удовольствий. Прежде всего еда. – Он отщипнул от грозди мускатного винограда ягодку, пышную, сладкую, и неторопливо разжевал ее. – Странное дело. Однако весьма приятное. До сих пор никому не приходило в голову делать произведение искусства из самого обычного процесса потребления необходимой энергии. Ваш Творец – настоящий талант.

Затем – сон. Странное, расслабленное состояние, в котором создания Творца получили возможность создавать свои собственные миры. Надеюсь, теперь вы понимаете, – с улыбкой заметил он, – почему Критик должен быть настоящим человеком – иначе бы он не смог спать, как человек.

Потом – спиртное, здесь сочетаются и еда и сон.

Кроме того, существует удовольствие беседы, дружеского разговора – вот как мы сейчас. Это в принципе не ново, но Художник молодец, что включил его в свое Творение.

Далее – секс. Вообще-то он довольно смешон. Как критик, я бы вообще списал его со счетов, если бы вы, друзья мои, не позволили мне увидеть в нем нечто, что ускользнуло от внимания Джонатана Хога, нечто, чего мне в моих художественных творениях доселе создавать не приходилось. Впрочем, как я уже говорил, ваш Творец явно наделен талантом. – Он взглянул на них едва ли не с нежностью. – Скажите мне, Синтия, что вы больше всего любите в этом мире, а что ненавидите и чего боитесь?

Она даже не сделала попытки ответить, а лишь теснее прижалась к мужу. Рэндалл обнял ее, как бы пытаясь оградить от всех бед. Тогда Хог обратился к Рэндаллу:

– А вы, Эдвард? Есть ли в этом мире что-либо, ради чего можно было бы при необходимости отдать душу и жизнь? Можете не отвечать – я видел по вашему лицу и читал в вашем сердце, какие чувства вы испытываете, склоняясь над кроватью. Прекрасная работа, прекрасная – вы оба. Во всем мире я нашел несколько действительно прекрасных образчиков искусства, которых вполне достаточно, чтобы подвигнуть вашего Творца на создание еще одного произведения. Но в то же время здесь столько плохого, жалкого и исполненного чисто по-любительски, что я не склонен был одобрять эту работу в целом до тех пор, пока не наткнулся на это – на трагедию человеческой любви.

Синтия недоуменно взглянула на него.

– Трагедию? Вы сказали «трагедию»?

Он взглянул на нее не с жалостью, а скорее с одобрением.

– А как же еще это назвать, моя милая?

Она некоторое время смотрела на него, потом повернулась к мужу и уткнулась лицом ему в плечо. Рэндалл погладил ее по голове.

– Кончайте, Хог, – бросил он. – Вы снова ее пугаете.

– Поверьте, я не хотел.

– Однако напугали. И вот что я думаю по поводу вашей истории. В ней такие дыры, что тачка свободно пройдет. Вы все выдумали.

– Вы и сами в это не верите.

Это было верно: Рэндалл сам не верил в то, что сказал. Тем не менее он отважно продолжал, по-прежнему обнимая рукой жену:

– А как насчет того, что у вас было под ногтями? Я вот заметил, что об этом вы даже и не заикнулись. И как насчет ваших отпечатков пальцев?

– То, что было у меня под ногтями, просто не имеет отношения к моему рассказу. Оно сыграло свою роль – напугало Сыновей Птицы. Они-то уж знали, что это такое.

– Так что же все-таки это было?

– Кровь Сыновей… помещенная туда моей другой личностью. А что вы упомянули насчет отпечатков? Джонатан Хог честно опасался оставлять их где-либо. Не забывайте, Эдвард, Джонатан Хог был самым обычным человеком.

Рэндалл принялся было возражать, но Хог прервал его.

– Понимаю. Честно говоря, я ничего об этом не помню – даже сегодня. Об этом знает лишь моя полная личность. Но вообще у Джонатана Хога была привычка все протирать носовым платком. Возможно, он протер и подлокотники вашего кресла.

– Я ничего такого не заметил.

– Я тоже.

Рэндалл снова бросился в бой.

– Это еще не все и даже не половина всего. А как насчет той больницы, о которой вы рассказывали? И кто платит вам деньги? Где вы получаете зарплату? И почему Синтия всегда так боялась вас?