Олаф Стэплдон - Сириус

— Бедный мой, ты, верно, был не в себе. — И, поднявшись, позвала: — Идем, попробуем тебя отмыть.

Она отвела его к берегу болотного озерца, где, пользуясь мхом как губкой, отчистила кровь с морды и тела. При этом девушка приговаривала:

— Зачем ты это сделал? Зачем нас бросил? Я так ужасно себя вела в тот день?

Он молча покорялся ее заботе, и хвост его по-прежнему был зажат под брюхом. Более или менее отмыв кровь, Плакси поцеловала его в лоб и, выпрямившись, вернулась к пони.

— Бедняжка. — сказала она. — Похож на нашего Полли. Помнишь, мы с Жилем ездили на нем, когда были маленькими. Помнишь, как ты лизал его в нос, чуть не заваливаясь на спину?

Короткий болезненный стон был ей ответом. Не отрывая взгляда от пони, девушка заговорила другим тоном:

— Ели это увидят, не успокоятся, пока тебя не выследят, и что тогда? Жаль, что нельзя утопить его в трясине. Пойдем-ка лучше домой, посоветуемся с Томасом.

На долгом пути к дому девушка пыталась вытянуть из Сириуса рассказ о случившемся.

— Расскажи, расскажи. — упрашивала она, — Ну, скажи хоть что-нибудь! Что с тобой стряслось?

Наконец он отозвался.

— Ты не поймешь. Ты подобного не переживала и не можешь судить. Это… только для собак.

Эхо собственных слов отозвалось в ней болью.

— Ох, прости! — вскрикнула она, — я ужасно виновата!

Но Сириус возразил:

— Это не только твоя вина. У меня и раньше бывали приступы дикости.

Остальные поисковые партии уже вернулись домой. Сириуса встретили с радостью и беспокойством. Он отвечал холодно, отказался от ужина и отправился спать. Плакси сразу рассказала обо всем Томасу, чье негодование быстро сменилось возрастающим интересом, несмотря за тревогу за питомца. На следующий день он отыскал владельца пони и рассказал ему все, приписав убийство «новому, необученному’ образцу моих суперовчарок» и уплатив за пони вдвое.

Убийство пони стало одной из поворотных точек в судьбе Сириуса. Оно прояснило отношения с Плакси и заставило Томаса понять, что питомец испытывает серьезное напряжение, а потому с ним нужно обращаться осторожно.

Пару дней спустя Плакси с Сириусом разговорились так свободно, как не бывало уже много месяцев. Началось с того, что девушка объяснила, о каком «человеческом» деле до сих пор молчала. Ради Плакси я не стану публиковать подробностей, поскольку они не существенны для моей главной темы. Довольно будет сказать, что она позволила себе связаться с молодым человеком, который внушал ей сильное сексуальное влечение, но не уважение. Учитывая склонность Сириуса к промискуитету в рамках собственного вида, девушка не считала возможным ему довериться, пока случай с пони не заставил ее понять, как много они значат друг для друга. Она сделала все возможное, чтобы восстановить прежнее доверие, а Сириус в ответ поведал о раздиравших его противоречиях, о сменяющихся приступах ненависти и почтения к человечеству.

— Ты, например, иногда — самое любимое существо на свете, а иногда — жуткая обезьяна, покорившая меня подлым колдовством.

— А ты, — тотчас отозвалась девушка, — иногда — подопытная собака моего отца, за которую я почему-то должна отвечать ради него, а иногда ты — Сириус, часть любимого мной существа по имени Сириус-Плакси.

Слабая перемена ее запаха подсказала псу, что в словах девушки больше тепла, чем выражают сами слова и даже застенчивая искренность голоса.

Томас счел своим долгом объяснить питомцу всю недопустимость убийства животных, но выговор скоро перешел в обсуждение причин, вызывавших в нем «волчье настроение». Услышав от питомца: «Когда вы не помогаете мне Быть собой, вы загоняете меня в волчью шкуру», Томас спросил:

— И кем тебе надо быть, чтобы Быть собой?

После долгой паузы Сириус признался:

— Сам не знаю. Но мне нужен шанс узнать. Мне нужна помощь в знакомстве с миром. Сменив овечье стадо на вашу лабораторию, я не многому научусь. Видишь ли, мне кажется, я должен внести свой, активный вклад в… человеческое познание. Не могу я быть пассивным объектом опыта или, в лучшем случае, последним из твоих сотрудников. Мне нужно прояснить кое-что для себя, а поняв это, я смогу… поделиться с человечеством.

— Похоже, ты мечтаешь о судьбе этакого собачьего мессии! — тихо присвистнул Томас.

Сириус, беспокойно поерзав, возразил:

— Нет, я не так глуп. Я не чувствую себя выше других, вовсе нет. Но… как бы сказать, моя точка зрения совершенно не похожа на человеческую, хотя в основе та же. Создав меня, ты создал существо, способное посмотреть на человека со стороны и рассказать ему, как он выглядит.

Томас задумчиво молчал. Выждав, Сириус добавил:

— Есть еще одно. Когда я чувствую, что не могу быть собой. что мне не позволено даже попытаться, все человечество обретает для меня дурной запах, и тогда я дичаю. Разум гаснет. Не знаю, отчего, но так уж оно есть.

Теперь Томас понял, что слишком просто относился к Сириусу, и решил модифицировать свою политику. На следующий день он заговорил об этом с Элизабет.

— Я был дурак, — признался он. — Не предвидел психологических проблем! Вряд ли я предвидел, что если в этом эксперименте что-то пойдет не так, нельзя будет просто умыть руки и начать заново — как не может умыть руки и перейти к другому пациенту заваливший операцию хирург. Думаю, так бог относился к Адаму — чувствовал моральную ответственность за его ошибки. Беда в том, что хотя чувство моральной ответственности абсолютно субъективно, игнорировать его невозможно.

После долгих споров Элизабет с Томасом разработали для Сириуса новую программу. Он, как и было задумано, отправится в лабораторию, но вместе с Элизабет, которая «немножко покажет ему свет» и поможет влиться в этот «безумный человеческий мир». Сириус будет изображать просто ее собаку, сопровождать ее в гости к кембриджским знакомым, слушать разговоры. Постарается она показать ему и другие интересные места: трущобы, фабрики, доки, музеи, концерты. Все это в свободное от занятий в лаборатории время. К тому же, как заметил Томас, в Кембридже Сириус сможет продолжить свое образование. Томас наметит для него учебную программу и возьмет в библиотеке нужные книги. Все это поможет питомцу разобраться, чего он хочет от жизни.

Разъяснив Сириусу новый план, Томас завершил его предостережением. Сопровождая Элизабет, он должен особенно остерегаться, чтобы не выдать себя. Должен вести себя как сама обыкновенная собака. Никто, кроме посвященных в тайну сотрудников лаборатории, не должен заподозрить, что пес владеет речью.

— Почему же? — возразил Сириус? — Не пора ли мне выйти на свет? Нельзя же притворяться вечно?

Томас настаивал, что еще рано.