Владислав Крапивин - Голубятня на желтой поляне. Роман-трилогия

- Вода уже холодная… - Янка смотрел как-то озабоченно.

- Да не купаться же. Посидим на обрыве. Вон какой хороший денёк..

- Что? - Янка остановился. Не то испугался, не то сильно удивился. Или обиделся?

Гелька тоже испуганно остановился.

- С тобой что? Янка…

Янка сморщил лицо, тряхнул головой.

- Ты скажи… Ты что сейчас сказал?

Гелька ошеломлённо пробормотал:

- А что такого… Сказал: хороший денёк…

- Сейчас… - Янка опять поморщился. Уронил с плеча сумку, быстро сел на край каменного тротуара, обхватил колени, съёжил плечи - на них горбились мягкие погончики школьной рубашки.

Гелька торопливо сел рядом. Тихое настроение пропало, и опять пришла тревога - она стала такой привычной в дни августа и сентября. Гелька ничего не спросил. Он ждал, что скажет Янка.

Янка медленно посмотрел из-за поднятого плеча. Горько прошептал:

- Теперь ясно, почему она кружилась…

- Что?

- Голова… Помнишь, как я стал бояться высоты?

- Ну… не так уж ты боялся. Это хоть с кем бывает, - осторожно сказал Гелька. - Это случайно.

Янка уткнулся носом в колени. Сказал опять шёпотом :

- Не случайно… Это всегда так бывает перед тем, как начинаешь летать. Очень боишься высоты, и этот страх надо пересилить… Теперь-то я всё вспомнил.

- Янка…

- Гелька, я не Янка.

Гелька, не показывая испуга, сказал очень бережно:

- Пойдём домой потихонечку. Ты, наверно, немного заболел. Тогда вечером продрогли на свалке…

- Гелька, я правда не Янка…

- А кто?

- Меня звали знаешь как? Да-ни-ил. Данила, Данилка… Данька… Мама звала Денёк. Потом и все так звали…

- Ну, хорошо. Пойдём к маме…

- Да я не про эту маму. Той мамы нет… - тихо сказал Янка.

- Ну… смотри. Листик и Васька идут. Давай мы тебя домой проводим. А?

Янка быстро встал. Накинул на плечо белый ремень сумки. Отбросил назад волосы. И сделался какой-то непривычный: сразу подросший, строгий, незнакомый. Сказал негромко, но решительно:

- Лучше пойдём к тебе, Гелик. На крышу. Все вместе. Там никто не мешает, я про всё расскажу.

Они проговорили до вечера.

В сентябре сумерки приходят рано. Они зябкие, осенние. Но у нагретого кожуха энергосборника на крыше было тепло.

Над головами зажглись первые звёзды. Янка грустно сказал:

- Я с самого начала чувствовал, что Юрка уйдёт. И что я должен ему помочь. Это была особая цель. Думаете, я тогда случайно вагон с искоркой разогнал? Я понимал, что так надо. Только не знал, зачем…

Всё случилось раньше времени, потому что появился Глеб. Мы с ребятами не рассчитали… Ну, кто мог подумать, что в Старогорске неизвестно откуда появится какой-то Глеб? Из-за него всё и сорвалось…

- Может, всё-таки не сорвалось? - робко спросил Листик. Они с Васькой почти всё время молчали, но теперь Листик подал голос.

- Как же не сорвалось? - с беспощадной досадой сказал Янка. - Я должен был увести Юрку к отцу вот сейчас, в сентябре, когда всё вспомню… Отец просил хотя бы узнать про Юрку, весточку от него принести, а все ветерки решили: это не выход. Решили, что надо вытащить Юрку туда вот такого, пока он не вырос, рвануть его на сорок лет вперёд. Через все эти чёртовы пространства и временные поля, напролом… А я это дело провалил.

- Но ты же не виноват, - сказал Гелька.

- Какая разница, виноват я или нет? Юрка-то с отцом никогда не встретятся.

- А может, всё-таки встретятся? - робко проговорил Листик. - Может, Юрик отца сам найдёт?

Янка трахнул кулаком по энергосборнику и сказал почти со слезами:

- Ну как вы не понимаете? Он его н е н а ш ё л. Раз он был с нами во время восстания. Теперь-то я знаю, что Музыкант - это Юрка… А восстание было за сорок лет до того, как на Планете появился Яр…

- Да как это может быть? - беспомощно спросил Гелька. - Юрка ушёл от нас полтора месяца назад. А эскадер-«девятка» ещё не построен… Так не бывает.

Он говорил это уже не первый раз.

- Значит, бывает… - уныло ответил Янка. - Значит, о н и замкнули время в кольцо.

- Эти… которые клоуны? - прошептал Листик и придвинулся к Гельке.

- Ну да…

- А как это «в кольцо»? Мы ещё не проходили…

- Этого никто не проходил и никто не понимает, - со вздохом сказал Янка-Денёк. - Но они замкнули. Вот и пошла карусель.

- Янка… - Гелька морщился, будто решал головоломку. - Но если ты вернёшься… Когда ты вернёшься т у д а, ты же можешь встретить Яра и объяснить, что Юрка стал ветерком. Что он теперь в Пустом Городе. Они же смогут увидеться. Ну… хоть ненадолго…

- Да не вернусь я туда, - устало проговорил Янка. - Время-то в кольце. Меня принесёт к самому началу, и всё опять… Опять перестрелка Берегов, пароход тонет, на котором мама и я. Меня воздушной волной в воду… Потом лицей, восстание… Потом мы - ветерки, летаем, летаем столько лет. Наконец - поляна, Яр, я лечу сюда. Делаюсь совсем крошечный, живу в Приморске, потом здесь… И снова круг. И мне кажется, так было уже тысячу раз…

Прозвучало в тихом Янкином рассказе такое отчаяние, что Гелька передёрнул плечами и плотнее прижался к тёплому кожуху.

Листик недоумённо спросил:

- А зачем делаться крошечным? Нельзя разве сразу?

- Сразу… нет, нельзя, - вздохнул Янка. - Если ветерок хочет надолго превратиться в человека, он это может, но надо с самого начала. Будто бы только родился… Это совсем даже не плохо, я так и хотел. Хорошо ведь, когда ты снова настоящий и у тебя есть дом и родные… - Янка виновато улыбнулся. - Это называется «идти в подкидыши». Другие ветерки тоже так делают. Некоторые…

- А почему не все? - шёпотом спросил Гелька.

- Кое-кто не умеет. А многие боятся…

- Разве это опасно?

- Это не опасно… Ветеркам вообще ничего не опасно. Только в конце очень тяжело… Ну, когда приходит время улетать. Когда знаешь, что надо прощаться навсегда…

- А разве обязательно улетать? - спросил Листик.

- Такой закон природы у нас. Если ты подкидыш и если исполняется тебе столько лет, сколько было раньше… ну, когда ты навеки сделался ветерком, тогда ты всё вспоминаешь и тебя уносит обратно…

Гелька через силу проговорил:

- А тебе… когда?

- Мне в день восстания было ровно двенадцать. А сейчас будет через неделю…

- А дома… ты расскажешь?

- Я маме и папе ничего не буду говорить… Может, они и не станут так горевать, они же знают, что я не родной, а приёмный…

«Всё равно будут», - подумал Гелька.

- А дедушке я всё рассказал. Он меня больше всех любил… любит.

- Когда же ты успел? - спросил Гелька.

- Сегодня. Когда ты обедал, а я сумку домой относил.

«Обедал…» - горько усмехнулся про себя Гелька, вспомнив, как кусок не лез в горло, а тётя Вика сердито кудахтала рядом. И спросил:

- А он что… дедушка-то?

Янка лег на кровельный пластик, положил лицо на согнутые руки. Глухо ответил: