Владислав Крапивин - Голубятня на желтой поляне. Роман-трилогия

- От чего вред? От искорки? - не поверил я.

- Нет. Вред, когда делают.

- Шишкин же сделал… - напомнил я.

- Это его дело, - проскрипел Ерёма. - Ему не робот давал рецепт. Он его узнал от ржавых ведьм.

Юрка хохотнул:

- От кого?

- Повторяю отчётливо: от ржавых ведьм.

Мы навалились на бедного Ерёму с вопросами: что за ведьмы? И Ерёма подробно, неторопливо (наверно, чтобы мы забыли про рецепт) стал рассказывать, что на большой железной свалке за городом живут костлявые растрёпанные старухи в перемазанных ржавчиной платьях. Они не роботы, но и не совсем люди. Ведьмы. По ночам, когда круглая лупа, они выползают из жестяных шалашей и пляшут на пустых железных бочках. Что они ещё делают, Ерёма не знает, хотя он жил на свалке долгое время. Знает только, что есть старухи ничего, не злые, а есть н ужасно вредные (они Ерёму и выжили со свалки). Все эти ведьмы - очень умные. Разбираются в науках и в колдовстве, особенно когда дело касается металлов.

- А Шишкин-то здесь при чём? - напомнил я.

Ерёма с досадой лязгнул пол курткой дверцами живота и сообщил, что Шишкин познакомился с ведьмами, когда искал на свалке какие-то детали. Он был вежливый, образованный и ведьмам понравился.

Юрка сказал, что у Ерёмы явный сдвиг в мозгах: помехи и электромагнитный бред, старухи какие-то, бочки, луна…

- Не веришь, сам сходи на свалку и посмотри, - разозлился Ерёма. - Лучше всего ночью. Сейчас как раз полнолуние.

- А мы все вместе сходим, - хитро сказал Глеб. - Верно, ребята? Повстречаем бабушек, выспросим рецептнк. Мы тоже вежливые и образованные. Не хуже Шишкина…

Мы с Янкой завопили, что ура, конечно, так и сделаем. Юрка хмыкнул. А Глеб задумчиво произнёс:

- Только обдерутся ребята среди ржавого железа, исцарапаются. Заразу какую-нибудь подхватят… Вот это будет вред! Имей в виду, Ерёма, из-за тебя.

Ерёма сложил на груди руки и упрямо сказал:

- Пусть. Это меньший вред, чем делать искорку.

- Да кто тебе сказал, что мы будем её делать? - воскликнул Глеб и подмигнул мне. - Нам просто хочется узнать, что за рецепт. Любопытно, вот и всё! Верно, ребята ?

Мы дружно закивали. Даже Юрка.

- У меня такое свойство характера, - объяснил Глеб. - Болезненное любопытство. Если что-то мне начали рассказывать, а до конца не объяснили, начинаются головные боли и бессонница.

Мы с Янкой в один голос заявили, что у нас от любопытства такие же страдания.

- Плюс расстройство желудка, - добавил Юрка то ли про себя, то ли про нас.

- Видишь, Ерёма, сколько людей будут мучиться! - закончил Глеб. - Снова получается, что из-за тебя вред. Как ни поверни…

- Врёте вы всё, - уныло сказал Ерёма.

Мы заорали, что не врём, а Ерёма нас бессовестно мучит.

- Чёрт с вами, - сказал Ерёма и встал.- Я скажу… Нет, я говорить не буду ни словечка, я лучше на машинке настучу. А потом, если что не так, я не отвечаю…

Мы ему наперебой поклялись, что всю ответственность берём на себя. Ерёма сердито проковылял к машинке, заправил в неё лист и застукал по клавишам. Мы стали заглядывать через плечо, но он пригрозил:

- Будете соваться, не стану печатать.

Стукал он минут пять, мы прямо извелись. Наконец он отошёл от машинки. Мы кинулись к листу. На бумаге была какая-то дребедень:

И так далее. Несколько строчек.

- Бедный Ерёма, - сказал Юрка.

Но Глеб выдернул лист из машинки, поднёс к очкам.

- Постойте, постойте… Дайте-ка, я… Тут нужна небольшая редактура.

Он опять вставил бумагу и начал быстро печатать пониже загадочных Ерёминых строчек. И через минуту мы прочитали:

- М-да, - сказал Глеб. - Не очень вразумительно. И с точки зрения поэзии, прямо скажем, на троечку.

- Поэзия - это фиг с ней, - вмешался Юрка. - Ведьмы сочиняли, а не Пушкин. А как тут разобраться: с каким полётом смешивать? А может, с помётом?.. Ерёма!

- Что знал, то написал, - буркнул Ерёма. - Технологию не знаю. Шишкин делал.

- Ты будто не хочешь, чтобы у твоего Васьки живая искорка была, - с досадой сказал Янка.

Ерёма топнул валенком так, что подскочила машинка.

- Я же не имею пр-рава! От этого вред будет! Всем! Порошок же надо на крови замешивать!

- Подумаешь, вред, - хмыкнул Юрка. - Тут по одной капельке надо. Всё равно что для анализа, из пальца.

- Это не для анализа, - глухо сказал Ерёма. - Для колдовства. Эти капельки человеческую жизнь сокращают. Доказано.

Мы помолчали. Переглянулись. Янка тихо спросил:

- Намного сокращают?

- Не знаю… - отозвался Ерёма. - Наверно, не намного. Капелька - на капельку. Но всё равно…

Мы опять посмотрели друг на друга. Глеб, Янка, Юрка, я… И, видимо, каждый подумал, как я: «Ну что одна капелька?..» Наша жизнь вся была впереди, до глубокой старости.

Янка погладил Ерёмино плечо и сказал:

- Зато будет живой Васька. А от этого у нас будет радость. Она сильнее вреда. Вред капельный, а радость большая.

- И радость продлевает человеческую жизнь, - добавил я.

- Это доказано, - подтвердил Глеб.

А Юрка сказал:

- Так что давай уж, Ерёма, раскалывайся до конца. Ради Васьки.

Ерёма поскрежетал, внутри у него потрещало, будто помехи в телевизоре. Мы ждали.

- Ну ладно, сказал он. - Только я ни при чём… Это должен быть металлический порошок. Мелкие опилки. Если «движение» - надо наскрести их от какого-нибудь колеса…

- Хоть от нашего? - спросил я. - От вагонного?

- Вполне, - согласился Ерёма.

- Значит… если «полёт», надо что? От самолёта опилки? - воскликнул Янка.

- Выходит, так, - согласился Ерёма.

- Где же самолёт-то взять? - озабоченно сказал Глеб.

- Да в парке, - вспомнил Юрка.

В самом деле! В городском парке стоял на площадке четырёхмоторный лайнер прошлого века. В нём был теперь маленький детский кинотеатр. Долго ли забраться под крыло да наточить опилок с дюралевой заклёпки?..

- А вот что такое прочная надежность? - недовольно поинтересовался Юрка. - Ерёма…

- Клянусь всеми транзисторами, не знаю. Шишкин говорил, но я не понял.

Глеб почесал за ухом снятыми очками.

- Вообще-то… если рассуждать логично, колёса и крылья - это символ движения в двух стихиях. На земле и в небе. Значит, нужна и третья стихия - вода.

- Корабль, что ли, скрести? - сказал Юрка.

- Не корабль, а, наверно, якорь. Якорь всегда был символом надёжности. От якоря зависит безопасность судна…

- Это не я, это вы сами догадались, - опасливо сказал Ерёма.