Ватару Ватари - Моя юношеская романтическая комедия оказалась неправильной, как я и предполагал

— А?! Мой?!

Юигахама явно была ошарашена. Заимокуза умоляюще посмотрел на неё со слезами на глазах. Похоже, она пожалела беднягу и теперь судорожно пыталась придумать хоть какой-то комплимент, пялясь в никуда.

— Это… Похоже, ты знаешь много сложных слов…

— А-а-а-а-а!

— Всё, ты его добила.

Такие слова для начинающих авторов — абсолютное табу. Ведь если подумать… Выходит, это единственная хорошая вещь, которую Юигахама могла сказать о творении Заимокузы. На самом деле это общие слова, которые говорят автору, когда хотят от него отделаться. Они означают, что твоя работа никого не заинтересовала.

— Н-ну тогда… Хикки, давай ты.

Юигахама, кажется, готова была пуститься в бегство. Она вскочила и сунула мне свой стул. Я взял его и сел прямо перед Заимокузой, Юигахама пристроилась в сторонке.

Похоже, она не могла уже смотреть в глаза бледному и измученному парню.

— Г-х-х-г-х-х… Х-Хачиман. Ты ведь понимаешь меня, да? Мир, который я создал, это великолепие простора… Ты ведь понимаешь, да? Ты понимаешь величие моей истории, которое профаны и надеяться не могут оценить… Да?

Да… Я слишком хорошо его понимаю.

Я ободряюще кивнул. Устремлённый на меня взгляд Заимокузы светился абсолютным доверием.

Думаю, я должен ответить честно, это будет по-мужски. Я глубоко вздохнул и мягко сказал…

— Итак, у кого сюжет спёр?

— Гх-х-х?! Бнгх… Бульк …

Заимокуза рухнул на пол и начал кататься по нему. И остановился, лишь врезавшись в стену. Так и лежал дальше, не шевелясь. Остекленевшие глаза смотрели в потолок, по щеке катилась одинокая слеза. Казалось, он уже отдаёт концы.

— …А ты безжалостен. Это было определённо куда безжалостней того, что говорила я.

Ошеломлённо пробормотала Юкиносита.

— …Слушай…

Юигахама ткнула меня локтем… Кажется, она хотела, чтобы я ещё что-то сказал. А что тут скажешь?.. Я призадумался и понял, что совсем забыл упомянуть важнейшую вещь для ранобе.

— Знаешь, текст — это ерунда. Главное — иллюстрации.

Заимокуза несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь, и поднялся как новорождённый оленёнок на трясущихся ножках.

Отряхнулся и посмотрел прямо на меня.

— …Ты… прочитаешь мою новую книгу?

Я не верил своим ушам. Онемел, не в силах понять услышанное, но он повторил снова… На сей раз уже увереннее.

— Вы прочтёте мою новую книгу?

Он смотрел на нас с Юкиноситой горящими глазами.

— Ты…

— Ты что, конченый мазохист?

Спрятавшаяся за мной Юигахама посмотрела на него с отвращением. Её взгляд, казалось, говорил «Сдохни, извращенец». Нет, Юигахама… Это не так.

— Ты в самом деле хочешь снова пройти через всё то, через что прошёл сегодня?

— Конечно. Это была очень жестокая критика, я уж начал думать, что лучше бы мне умереть, что я непопулярен и у меня нет друзей… Точнее, мне хотелось кого-нибудь убить.

— Конечно, могу понять… Скажи мне кто-нибудь такое, мне бы тоже захотелось убить.

Заимокуза не обратил на это внимания.

— Но… Но я всё равно был счастлив. Что моя работа кому-то нужна, её кто-то прочитал, кто-то критикует… Это правда здорово. Я сейчас не очень понимаю, как это назвать… Но я действительно счастлив, что мою книгу прочитали.

Заимокуза улыбнулся.

И это была улыбка не повелителя мечей… Это была улыбка Ёшитеры Заимокузы.

А, вот оно что…

У него не просто синдром восьмиклассника. Он страдает ещё и тяжёлой формой графомании.

Он хочет писать, потому что у него есть что-то, что он хочет рассказать другим. И радуется, если его творение тронет чьё-то сердце. Так что он будет писать, писать и писать, снова и снова. Даже если никто его за это не поблагодарит, он всё равно будет писать. Это я и называю графоманией.

Так что единственное, что я мог на это ответить…

— Конечно, прочту.

Я не мог отказать. В конце концов, это и есть состояние, пришедшее в равновесие с его синдромом восьмиклассника. Даже если окружающие будут считать его больным, будут коситься на него, будут игнорировать или смеяться над ним, он никогда им не уступит, он не сдастся, он будет изо всех сил стараться воплотить свои грёзы в реальность.

— Как только напишу новую книгу, сразу вам принесу.

Заимокуза развернулся и широкими шагами двинулся к выходу.

Дверь неприятно блеснула, закрываясь.

Даже если он не совсем нормален, если он может высказать свои идеи, именно это он и должен делать.

Если бы он захотел измениться лишь потому что кто-то отверг его идеи, это значило бы, что они ничего не стоят и что он врёт самому себе. В этом плане с Заимокузой всё в порядке.

…Ну, за исключением некоторых неприятных черт его личности, разумеется.

Прошло несколько дней.

Шёл шестой урок. Физкультура.

И как всегда я оказался в паре с Заимокузой. Ничего не изменилось.

— Хачиман. Как думаешь, кто из иллюстраторов сейчас самый лучший и самый популярный?

— Не беги вперёд лошади — выиграешь конкурс, тогда и будешь думать.

— Хм… Пожалуй. Важнее выбрать, где публиковаться…

— Ты что, всерьёз рассчитываешь выиграть?

— …Если будет хорошо продаваться, может, по ней снимут аниме, а я смогу жениться на сейю…

К этому сводились все наши с Заимокузой разговоры на физкультуре. Больше ничего не изменилось.

В общем, совершенно бессмысленный трёп… И не слишком весёлый, так что не смеялись мы, как бывало в других парах.

Не о крутых и модных вещах, а о какой-то ерунде.

Я правда думаю, что мы сглупили, взявшись за это дело. И чувствую, что всё это было совершенно бессмысленно.

Правда… Хотя бы уроки физкультуры больше не были мне противны.

Но это и всё.

Моя младшая сестрёнка Комачи с тостом в руке полностью погрузилась в журнал мод. Я краем глаза наблюдал за ней, потягивая свой утренний кофе.

В статье то и дело попадались надоедливые фразы типа «как привлечь мужчину» и «супер модно». Казалось, из неё просто брызжет идиотизм. И тут я обнаружил, что мой рот приоткрыт и из него течёт кофе.

С Японией точно всё будет в порядке? Эта статья со всей очевидностью наименьший общий знаменатель, а моя сестра читает её и кивает. С чем она там соглашается?

«Heaventeen», кажется, популярнейший журнал мод для учениц средней школы. До такой степени, что его не просто принято читать — если ты не будешь его читать, станешь в школе отверженным.

— О-о-о, — Протянула чем-то восхищённая Комачи. На журнал посыпались хлебные крошки. Ганзель и Гретель в одном лице?

Часы показывали семь сорок пять утра.

— Эй, пора уже.

Сестра никак не отрывалась от журнала, так что пришлось ткнуть её локтем в плечо, намекая, что пора бы и в школу собираться. Она вскинулась и посмотрела на часы.