В. Бирюк - Расстрижонка

Гордость, высокомерие, наглость и храбрость — слетели с неё. Но сменились не страхом, а крайним удивлением. Она напряжённо, несколько растеряно, вглядывалась. Не могла понять меня.

Э-эх, Софья, мне и самому себя в этой части понять непросто.

– Почему? Зачем тебе так… так сложно? Ежели хочешь отомстить — вон ножи твои. Хочешь… как ты говорил — кости дробить — вон топор, вон колода! Чего ты тянешь?! Утопить — река! Удушить — верёвка! Снасиловать, бить, топтать, рвать… вот я, перед тобой! Чего ты хочешь?!!!

Снова истерика. Почти искренняя. Искренняя — потому что она не понимает. И от этого паникует. Бедняжка, как я тебе сочувствую! Непонятки — это так страшно! Я так здесь годами живу. Первое-то время — и вовсе постоянно. Каждую минутку. По самые ноздри.

«Почти»… видно по моторике. Она очень органически играет «язык тела», но не доводит амплитуду, экспрессию движений до естественного, природного размаха.

– Тебя опять умыть или сама остынешь? Почему…? Ты предала отца. Одно это достойно смерти. Ты предала свою младшую сестру. Ты не пыталась найти её, не хотела знать о её судьбе, о её ребёнке. Ты предала своего мужа. Венчанного, законного, любимого. Ты предавала его много раз и долгое время. Ты не только изменяла ему с многими разными мужчинами…

– Нет! Ложь!

Что её так взволновало? «Многими, разными»? «Горячая тема»?

Факеншит! Куда я попал?! Она врёт. Она орёт в панике. От того, что я зацепил нечто… Господи! Во что ж это я вляпался?! При её образе жизни и круге общения среди этих «многих» могут быть такие персонажи, что последствия… Одна хитро… хитро-мудрая стерва — и всё ядро Великой Руси в… в одном из двух мест. Выберите по вкусу.

– Не ори. А то искупаю так… Только «господи помилуй» и сможешь. Ты делала это со своими родными братьями. Предав, тем самым, и закон божий, и закон кровного родства. Ты предала своего государя и виновна в государственной измене. Ты предала своих детей. Ибо прокляты будут дети греха, и жизнь их будет полна бедами. Они не виноваты! Ни в чём! Они просто родились! Но ты сделала это так, там, тогда, что само их существование — грех, мука, бедствие, проклятие.

– Нет! Про это никто не знает!

– Дура! Хитрая, расчётливая… идиотка. Знаешь ты, знают твои братья. Знали. Знает Андрей и Феодор. Знаю я. И господь бог у нас… тоже — всеведущ. Если ещё не забыла с игрищами своими.

– Господь простит! Я молится буду!

– Нет. Ты свершила многократную, злонамеренную, заранее задуманную измену. Каждый раз когда ты раздвигала ноги перед своими любовниками — ты предавала. Обрекала на муки и позор своих, ещё не только не родившихся — не зачатых детей. Потом ты годами обманывала их. Маленьких, слабеньких. Ничего в мире не понимающих. Доверчивых ко всякому взрослому. Ты внушала им образ жизни, на который они не имеют прав в этом мире, образ мыслей, который основывается на лжи, на твоей лжи. Их души, их сущности — основаны на твоём обмане. Что станет с ними, когда обман вскроется? «И дети развратников будут прокляты». Ты обрушила на их головы проклятие господа!

Она дёргалась, открывала рот, пыталась возразить… И — передумывала.

– Напоследок. Ты предала игуменью, мать Манефу.

– Она сама виновата! Она невзлюбила меня!

– Цыц! Нелюбовь — не основание для убийства. А ты сдала её епископу. Бешеному Феде. Который людей режет — как сено косит. Ещё ты обрекла на смерть свою служанку, Сторожею. Слугу князя Андрея — Хрипуна. Ты предала в руки убийц ту монашку, убогую, которая вывела нас к озеру. Её убили прямо там, на берегу и бросили в Неро.

– Ой ли?! На всё воля божья, так ей рок судил.

– Ой ли? Покупаешься до утра в реченьке — послезавтра и тебе на могилку землицы горсть брошу. По воле господа нашего. Всемогущего, Всевидящего, Всемилостивейшего. Так тебе рок судил.

«Или — бог, или — свобода». Или человек верит в бога, рок, фатум, судьбу, карму… И не несёт ответственности за свои действия. Как плевок, болтающийся на речной глади. И не возлагает ответственность за содеянное на других. «Не ведают они, что творят». Или — поступает по своей воле, следует своей свободе, «за базар отвечаю». «Отвечать» — тяжело. Поэтому атеизм и не является «товаром массового спроса». Но без него невозможно ожидать ответственности от других. Без него все становятся просто марионетками на ниточках «Верховного Карабаса». «Смирение, моление, терпение».

– Ты предавала всё, до чего могла дотянуться. Ты родилась боярышней Улитой Степановной. И — предала отца. Ты стала княгиней Суздальской. И — предала князя. Ты стала инокиней Софьей. И — предала свою игуменью, ты сбежала из монастыря, ты нарушила устав, обеты и клятвы, ты развратничала и насильничала. Вспомни, как подпрыгивала на мне, на связанном узнике, ублажая свою похоть. Кто ты теперь? Не боярышня, не княгиня, не жена, не монашка. «Глаголеть бо в мирскых притчах: не скот въ скотех коза; ни рыба въ рыбах рак, не жена в женах, иже от своего мужа блядеть». Ты теперь… расстрижонка.

«Расстрижонка»… странное слово. Слияние двух действий: «рас-жениться» и «рас-стричься». Двойное «UnDo». Среди почти миллиона взрослых женщин «Святой Руси» — почти все «по-женились». Есть несколько сотен, которые «по-стриглись». Есть тысячи, которые «рас-женились» и десяток-другой, которые «рас-стриглись». Но найти другую такую, которая сделала оба действия… Уникальная женщина.

Слово — изначально было оскорблением. Потом стало милой дразнилкой, нашим, только для двоих, тайным словом. Через годы, описывая в письмах ко мне свои похождения, хвастаясь или прося совета, она часто подписывалась так.

Я завёлся. Я разозлился чрезвычайно. Не на неё. Она-то… По жизни с разными людьми приходилась сталкиваться. Такими, что убийцы-рецидивисты… не самые скверные экземпляры.

Я разозлился на себя. На свою… двойственность.

Дело в том, что в рамках известных мне этических систем я могу найти для каждого из перечисленных преступлений — «смягчающие обстоятельства». Или вообще — аргументы, переводящие события из категории «преступление тяжкое» в — «неловкая шутка», «милая ошибочка», «вынужденное действие» или, даже, «правильно, прогрессивно, достойно поощрения».

Я могу представить ход таких рассуждений, я знаю сообщества, места, эпохи, где именно так это было бы воспринято. Но я-то здесь! В «Святой Руси». С её здешней идиотско-изуверски-сословно-православно-средневеко-родовой… этикой.

Мне посчастливилось, выпало, приходиться… — да как угодно! — жить среди этих… предков. Я — не напрашивался, меня так… Иггдрасилькнуло. Чтобы жить — надо понимать. Их мотивы, их цели. Их возможности и границы. Не вообще — конкретно. Не — «да/нет», а — в «ваттах и метрах». Или, хотя бы, сравнительную силу разных императивов. Не вообще в обществе — в данном конкретном индивидууме.