В. Бирюк - Расстрижонка

Конфликт придворных партий есть для государя — из важнейших источников получения достоверной информации. Пока слуги гадят друг другу на головы, из этого… помёта можно и правду узнать. А вот коли они спелись…

Однажды, в Париже, на балу у министра иностранных дел, аристократа и фрондёра Талейрана, появился вдруг министр дел внутренних, плебей и бюрократ Фуше. Часть гостей, услышав о прибытии такого гостя, мгновенно ретировались. Вспомнив внезапно, что они пребывают в «национальном розыске». Хозяин же ласково принял гостя и имел с ним дружескую беседу тет-а-тет прямо посреди многолюдного собрания.

И — всё.

И беседа была чисто светской — «Здоров ли твой скот? А как с видами на удой, приплод и урожай?» — и никаких особых действий министров не воспоследовало.

Но Наполеон, узнав об этом эпизоде, немедленно оставил армию и поскакал в Париж, загоняя лошадей. Если уж эта парочка осмелилась продемонстрировать «душевную приязнь», то никакое австрийское или прусское войско не сравнимо с возникшей опасностью — опасностью «согласия» в ближайшем окружении.

В Боголюбово одна «партия» давно уже была епископская. Кто — уверовавший, кто — прикормленный. Но прежде была то — одна сила. Теперь к ней и другие «партии» добавились. Коалиция, однако. Врут хором — синхронно и синфазно. Фиг просечёшь.

Вторая придворная партия — Кучковичи. Они епископову руку крепко держат. За то, что Улиту прибрал по-умному — в благодарность. За то, что Улита в Ростове живёт, как топор палаческий над их шеями висит — из опасения.

Третья партия, сперва — слабенькая, ничтожная, но быстро разросшаяся — княгинина. Тоже Феодору кланяется. Снова: за ласку да за наставления в первые дни, за венчание с князем — в благодарность. За силу властную, за страх свой пред главным шаманом православным — в опасение.

Хотя, как я подозреваю, у Ану есть ещё одно свойство. Видимое со стороны и важное для Андрея — она беременна. Была. Вспомним Фамусова:

По расчёту — уже. В середине марта. Должна была родить мальчика. Переходила малость.

25 марта, за 9 месяцев до Рождества Христова — Благовещенье Богородицы.

«Взбра?нной Воево?д? поб?ди?тельная,

я?ко изба?вльшеся от злыхъ,

благода?рственная воспису?емъ Ти раби? Твои, Богоро?дице,

но яко иму?щая держа?ву непоб?ди?мую,

от вся?кихъ насъ б?дъ свободи?

да зове?мъ Ти:

Ра?дуйся, Нев?сто Ненев?стная!».

Князь напевал кондак праздника, наблюдал за омыванием иконы, и, волнуясь об исходе родов у молоденькой княгини, послал ей воду от иконы:

«Она же вкуси воды тоя и роди детя здраво, и сама бысть здрава томъ часе молитвами Святыа Богородица»

После чего основное моё утверждение в Янине, чем я его и «сдвинул», выглядит для Андрея — «диавольским обманом». А сам я — «злодеем искушённым и закоренелым». Коего надобно… адекватно. Эпохе средневековой и винам воровским.

Э-эх, давненько не гуляли по телу моему белому — веники горящие!

Больше скажу — никогда. И начинать — не хочется. А у Манохи там ещё много чего есть…

Так. Стоп. Хватит умственным мазохизмом заниматься! Нефиг представлять себе… например — перебитие суставов конечностей. Моих, факеншит, рук и ног!

Спокойно. «Ещё не вечер».

А сбежать нельзя — «позади Москва». Тьфу, блин! Всеволжск.

Мы пришли к Боголюбову уже под утро. Ночка была… та ещё. Нет, с направлением ветра я угадал. За Ярополчем Клязьма развернулась прямо на север. И мы, так это лихо, перебрасывая гики, ловя ноки и крепя фалы, короткими галсами… Как большие!

Два раза сели на мель. Только снялись, в суетне и горячке некорректно выполнили поворот фордевинд. С полным ветром! Вместо нормальной двухшаговки! Поторопились… Чуть не поубивало. Капитан у нас стал после этого — «сильно отсендиным». Посылали его… Пришлось унять ребят — опыта у всех мало. Но у него — больше всех. Нечего ребёнка так лаять.

От устья Тезы река вернулась к преимущественно широтному направлению. Ветер нам вполне подходит. Луна светит. И мы огромным белым бесшумным призраком… в десять метров ростом… по ночной реке… Сколько влюблённых парней после той нашей ночной пробежки — на берегах штаны отстирывало…

В полной темноте проскочили устье Нерли. Умно князь Андрей храм поставил: самого устья и не видать в темноте. А храм Покрова — как огонь маячный — столбом белым.

Наконец, пришвартовались. Дальше, вроде бы, селение какое-то. Слободы Боголюбовские?

Прикол в том, что я не знаю — где тут что. Даже — где моего Лазаря подворье.

Команду — отдыхать. С Салманом — иначе нельзя, запинают прохожие малолеток. Николай с приказчиком — со мной. Войдём в город — пойдут искать Лазаря. И мы с Суханом — князю кланяться.

О-ох… Как-то оно…

«Двум смертям — не бывать, а одной — не миновать» — верю. Но вот нынче… мне и одной… по ноздри.

Хорошее место Богородица князю Андрею указало: обрывистое плоскогорье на левом берегу Клязьмы в 10 верстах от Владимира. Река прижимается к одной стороне этой возвышенности. Ниже, до устья Нерли — низкие, мокрые луга, выше — аналогично. С третьей, напольной стороны — рвы метров в 5–7 глубины и валы такой же высоты. Поверху — пятиметровые дубовые стены.

Это — пока. После вокняжения в Киеве, «приняв шапку Мономаха», Великий Князь сильно перестроит свой город, ставший столицей «Святой Руси». Деревянные стены будут заменены белокаменными, как нынче стоит сам замок — детинец.

«Град белокаменный» — это не с Москвы, это — отсюда.

Хорошо Роман Бердов пишет, прям про меня:

Я б… «умчался прочь». Быстренько и без всяких смущений. Тут и «распятый» придорожным указателем — ни к чему, тут «пальцы в растопырку» — без надобности. Но — нельзя.