Александр Вельтман - Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский

— Ей! — вскричал он грозно, входя в комнату и едва держась на ногах, — Никомахович! что ж ты это, братец, спишь без просыпу!..

Никомахович вздрогнул, очнулся, уставил сонные глаза на верного раба своего.

— Вставай… говорю!.. ах… ты!! видишь, я из бани пришёл… ну!!..

— Что ты это, бездельник! — вскричал Аристотель! пошёл вон!

— Что? пошёл вон?… Э!! да ты не проспался!.. постой!

И с этим словом Немирко, сбросив одеяло с господина своего, схватил его за ворот, потащил с постели.

Испуганный Аристотель заревел как бык, которого тянут за рот под жертвенный молот.

На его крик сбежалось несколько дворовых слуг, не уступавших в трезвости Немирке.

— Что за шум? — вскричали они.

— Да вот, господа мои, — отвечал Немирко, — спит!.. знать ничего не хочет!.. помогите стащить его с постели… да!.. знать не хочет, что я пришёл из бани!.. занял мое господское место!.. а я прав своих не продаю… не продам, ни за что не продам!.. кто ж мне слуга?…

— Возьмите этого мошенника! — вопил Аристотель, задыхаясь от гнева.

— Меня?.. взять?.. видел это?..

— Э, да кто он таков?.. что за Пан? — спросили у Немирки товарищи его.

— Кто? да просто Никомахович, дядька, учитель господской… — отвечал Немирко.

— Эх, да оставь его! ведь он наш брат, пусть его погуляет. Да не мастер ли ты на эфиопской дудке играть? Ведь ты из Цыган, Никомахович?

Аристотель, как полоумный, накинул на себя одежду.

— Где Василисса? — вскричал он исступленным голосом.

— Э, не бойся! — отвечала ему толпа, — она откупилась, сидит взаперти… воля наша!

Аристотель, как полоумный, вырвался из толпы пьяных, выбегает вон из дома….

— Куда ж ты, куда Никомахович? — кричит толпа слуг. Преследуемый, он выбегает на улицу. Там новые толпы гуляющего народа; везде музыка, везде шум… пьют, пляшут… повсюду неистовые объятие любви и дружбы.

— Хэ! куда бежишь! стой, брат! — кричит первая встречная толпа. — Стой! коли наш, выплясывай!

Аристотель бросается как полоумный в сторону; но плясун в машкаре обхватил его….

— Стой! говорят тебе! наш или нет?..

— Ваш!.. — отвечает он трепещущим голосом.

— Что ж ты без личины, в холопской одежде и без шапки, как нищий?

— Хэ! у нас нет полосатого шута — в шуты его!

— Где-ж ему быть шутом, у него кислая рожа!

— Ну, будь он знаменной втулкой! Подавайте знамя!

И вот два молодца в пестрой одежде, принесли на плечах остроконечную шапку, оргии в три вышины; на вершине её, как на башне, развевалось полосатое знамя. Нахлобучив шапку на голову Аристотеля, знаменщики повели его под руки….

— Хайд! — вскричал предводитель толпы; и она двинулась, приплясывая, вслед за бубнами и сопелками, на гору к костру.

Около костра, увешанного плодами и осыпанного еловыми шишками для скорого возжжения, стояли уже украшенные венками, под белыми покровами, взнузданные быки с золочеными рогами; подле них, обнаженные до пояса, повязанные белыми фартуками, слуги храмовые с молотами [31] Mallevs — maillet — молот жертвенный. и секирами [32] Securis — секира жертвенная, медная. в руках; подле костра гора или жертвенник, увешенный цветами и уставленный курильницами, и свечами в треножниках. Подле оного жрец, в белом балахоне, с венком на голове; по одну сторону его стоял малец с святой сечей [33] Secespita. , или огромным ножом, разлагающим жертву на части; по другую сторону, другой малец держал кованый ларец с Ливаном; еще двое держали рукомойню, блюдо и утиральник. Хор певцов, гусляры, дудари [34] Дудки священные из ослиной ноги, и серебренные. и сопцы, стояли также по сторонам; за ними девы хорицы и игрицы, в красных сарафанах, под покрывалами…

Я, пользуясь правом красной шапки, стал поближе к этим белицам; мне нужно было их рассмотреть подробным образом — того требовала наука о изящном; притом же, покрывало….

Мое все внимание было обращено на покрывало, и я не понимаю, как мог я заметить, что по всему скату горы, начиная от жертвенника, на лотках, на подносах [35] Patinae — поднос. , на щитах [36] Slata, или Scutum. и ширинках, лежала пища, ожидающая благословения. Это был пикник: хлебы божьи с кимином [37] Bos. , пироги, колачи, пряженцы, овсяники, медовики, пампуши [38] Popana. ; бутыли с вином, кадки [39] Catina. и горшки с мазулей и брагой, корзины с смоквой, с фигами, василикосами, с оливами, с гранатами…

Я не понимаю, каким образом расслышал я рокот трубы [40] Tuba писк священной дудки из ослиной ноги… звук медных кимвалов, и стук бубнов?…

Я даже не могу отдать отчета: казалось мне, или в самом деле я видел, как главный жрец принял жезл, махнул им — и раздался тихий хор, во время которого жертвы были закланы, а части их дымились кровью на жертвеннике под ножом жреца… как он осыпал их ячменем и солью, обливал багряным вином… и между тем внутренности возложены на костер, костер воспален, ливан брошен в курильницы….

Все казалось мне сном… я потерял из виду Аристотеля, я шел за юной Хорицей, я видел только ее… она начала плясать! о, Читатель!

Я так засмотрелся на нее, что не заметил, как она обратилась предо мной в призрак и исчезла. — грустный, пробирался я сквозь шумные толпы народа; почти близь каждого дома, под навесом, стояли бочки с брагой и корзины с плодами; на луговинах плясали голубца, играли в лапту [41] Lapitti. — Овидий описывает эту игру: посредством дощечек играющие бросают камни или мячи. , в города. [42] По-гречески — полис, или chora.

Но улицы, как поле сражения, были усеяны трупами упившихся. Чара зеленого вина низложила, вероятно, и Аристотеля; ибо только на другой день возвратился он с праздника, как сонный, с душой жаждущей похмелья.

Вы не поверите, как трудно учить женщину; женщину, это существо, у которого так много сердца и так мало головы; которое верит в Провидение до тех пор, покуда есть, о чем молиться ему; которое не верит в Провидение до тех пор, покуда гром не грянет; которое не сомневается только, в самом себе…

Пересоздать существо пришедшее в этом виде от берегов Тигра и Евфрата — выкупить из неволи, в которую оно обречено за ропот на судьбу свою посреди Рая — вот труд! вот наслаждение!

О, я не знаю выше блаженства, как преклонить колена и произнести: