Николай Железников - Голубой уголь

Стал соображать, удастся ли его починить?

«Да в крайнем случае и с двумя котлами можно будет на этом замороженном… Тьфу!.. Нет, в самом деле, рассуждая теоретически, этот пароход мог бы обойтись и двумя котлами… Но все равно ведь ни к чему! Хоть и хорошо было бы нам на этом заморо… Ну, что за гнусность!.. Уж лучше бы зубы болели!»

Механик присел па кучу шлака и, поставив около себя фонарь, задумался о том, сколько всякою «утильсырья» бесцельно пропадает на этом пароходе. И частности — котел. Сколько из него полезнейших вещей можно понаделать! Тут же он вспомнил про спой любимый проект атмосферного двигателя, который мысленно разрабатывал уже несколько лег, не решаясь ни с кем поделиться твоими предположениями.

«Вот бы теперь. — подумал он. — Материал есть, время есть, попробовать бы сделан, модель — и тогда… Хорошо бы нам на этом замороженном пароходе уехать…».

Комлинский вскочил. Его поразило, до чего кстати пришлась теперь эта навязчивая фраза. Механик постоял несколько мгновений точно прислушиваясь к своим мыслям, потом улыбка скользнула по его застывшему лицу сразу исчезла.

«Да. И почему же не попробовать!..»

Больше часа Комлинский просидел около котла, набрасывая в записной книжке какие-то вычисления, чередовавшиеся с грубыми схематическими чертежами Может быть, он просидел бы и дольше, если бы фонарь усиленными подмигиваниями не сигнализировал о намерении потухнуть Механик нехотя встал, взял фонарь и пошел наверх.

Укладываясь на койке, он вполголоса запел что-то бравурное, и тут только заметил, что уже больше часа, как избавился от назойливой мысли.

«Вероятно потому, — подумал удовлетворенно, — что она нашла полное признание с моей стороны и будет…».

Но что будет, так и осталось без разъяснений. Комлинский моментально заснул.

На следующий день механик о чем-то долго разговаривал с Ковровым. Записная книжка Комлинского то и дело переходила из рук в руки, и разговор чем дальше, тем больше принимал характер спора. На следующий день они совсем отбились од работы, с возрастающим увлечением доказывали что-то один другому. Временами чертили. Алфеев ревниво поглядывал в их сторону.

— Чего там втихомолку изобретаете? — спросил он, хмурясь.

— Погоди, скажем. Говорят, вишь, — что это никуда не годится, — ответил Комлинский.

В качестве окончательной инстанции избрали профессора Василькова и с ним совещались более часа.

Профессор внимательно слушал Коврова и не менее внимательно наблюдал за выражением лица Комлинского. Лицо самого Василькова делалось все более сосредоточенным. Его пушистые рыжеватые с проседью брови все теснее наступали друг на друга как две мохнатые гусеницы на покоробившемся листке. Когда Ковров смолк, гусеницы с внезапной быстротой скользнули в противоположные стороны, потом одна поднялась несколько вверх, другая опустилась вниз, оттеснив под собой складками веко, закрывшее глаз. Васильков ласково улыбнулся, встал, шатаясь, с кровати и взял под руку Комлинского. Сдерживаясь и подбирая слова, он говорил:

— Взбудоражили старика! Давайте поковыляем немного по нашему «лазарету». Вот что я вам скажу, дорогой. Вы ведь знаете, что я только географ, в механике понимаю, вероятно, меньше вашего и решить ваш спор конечно не берусь. Но физику я знаю и обладаю здравым смыслом. И вот, как мне ни жаль вас огорчить, я вынужден все же склониться к мнению вашего сурового противника. Я предложу вам другое. Давайте делать вашу машину. Материал нашелся. Время найдется. От чего же не попробовать?! Если вы правы — мы освободимся, а заодно вы запатентуете гениальное изобретение. Если прав Ковров, то все же попутно вы непременно изобретете что-нибудь дельное. Итак, сегодня после ужина сообщите товарищам, как вы при помощи голубого угля думаете разбить наши зеленые стены. Коллективно обсудим ваш проект и подвергнем его жестокой критике.

После ужина в «лазарете» воцарилась тишина. Пока Комлинский укреплял на столе какие-то сложные чертежи, профессор Васильков сделал небольшое вступление к докладу.

— Комлинский сейчас сообщит вам, товарищи, о своем изобретении, при помощи которого он надеется дать нам возможность выбраться отсюда с полным удобством на открытом нами замороженном пароходе. Но, предупреждаю! Какой бы заманчивой ни казалась нам эта перспектива, старый план в архив сдавать нельзя. Через несколько дней мы достроим лестницу и сделаем разведки наверху. Потом начнем строить достаточных размеров лодку и сани. К весне у нас будут наготове все доступные нам средства передвижения. Ведь если даже нам и посчастливится уехать на пароходе, то на его пути станет столько препятствий, что понадобятся и лодки, и сани. Настойчиво советую строить двигатель Комлинского с таким расчетом, чтобы не пострадали остальные работы Ваше слово, товарищ Комлинский.

Механик взволнованно теребил правой рукой указательный палец левой и быстро взглядывал то на одного, то на другого из своих товарищей. В его лице странным образом совмещались выражения жгучей застенчивости и непреодолимого упорства, которые, казалось, взаимно обостряли друг друга.

Но когда он начал говорить, робость быстро пошла на убыль и скоро совсем исчезла. Говорил Комлинский со сдержанной горячностью и с глубокой уверенностью. Начал он как будто издалека, с указания на разреженное состояние верхних слоев атмосферы. Далее перечислил ряд других общеизвестных истин. Атмосфера, окутывающая толстой оболочкой землю, давит на ее поверхность с большой силой, основательно спрессовывая свои нижние слои, примыкающие непосредственно к земле. Давление атмосферного столба только на один квадратный сантиметр поверхности земли в среднем несколько выше одного килограмма. Мы не замечаем, как на нас давят тонны атмосферы, потому что давление это сказывается равномерно со всех сторон, снаружи и изнутри. Если бы этого не было, нас мгновенно сплющило бы в лепешку.

— Я это все напомнил вам, товарищи, не зря, — говорил он. — Если построить такую машину, в которой на одном конце трубы оставалось бы обычное давление, а на другом давление понизить — или, еще лучше, свести почти до нуля, — то воздух под влиянием собственной тяжести проносился бы по этой трубе со страшной силой, по пути приводя в движение… ну, скажем, турбину. Вот такой двигатель, позволяющий использовать атмосферное давление, я и изобрел. На одном конце трубы я создаю абсолютную пустоту. Воздух отсасывается системой вентиляторов. Для усиления отсасывающей силы вентиляторы располагаются попарно так, что каждый из них вращается в противоположную сторону чтобы под наружным давлением воздух не прорывался обратно через вентиляторы, они, помимо исключительной прочности и сильного изгиба покрывающих друг друга лопастей, должны вращать прикрепленный к концам лопастей металлический обод, вдающийся в углубления стенок трубы. Вся суть в этих вентиляторах. Если они достаточно хорошо отсасывают, то мощный поток воздуха, стремящегося заполнить пустоту, обеспечен.