Давид Барлен - Ачи и другие рассказы

Примечание: Святогор возит жену в хрустальном ларце (метафора облака) и отмыкает золотым ключам (молнией) 14.

Или, перефразируя: «Облегающее небо облако (Святогор) возит в облаке же (хрустальном ларце) свою жену (вероятно, также облако), отпирая тучу молнией (золотым ключом) и убивает ее молнией же (мечом)».

Попытки мифологической школы дать истолкование этой былины лишь подтверждают ея полную беспомощность. «Святогорова жена отдается Илье Муромцу, как представителю Перуна, и погибает от меча-кладенца, т. е. умирает, пораженная молнией.

Здесь мифологическое толкование совершенно уничтожает всякий смысл всего события. Или в другом месте: „Гроб, окованный железными обручами, — метафора дождевого облака, на которое зимняя стужа наложила свои крепко-сжимающие цепи“ 14. Тут Святогор обращается уже в дождевое облако [12] В другом месте предполагается, что дождевые тучи представлены в былинах в лице калик-перехожих. , а Илья Муромец в „зимнюю стужу“, в то время, как прежде он был „богатырём громовником“ или олицетворением Животворной солнечной силы.

(По поводу обозначения „богатырь-громовник“ интересно отметить мнение Д. О. Шейпинга: „Если нет сомнения, что Илья-Пророк, по сказанию народных легенд и суеверий, заменил у нас древнейшее божество грома языческого периода, из этого еще не следует, что совершенно во всем можно отождествлять Илию с Перуном. Подобные бесцеремонные извращения народных преданий, переходя из одного учёного сочинения в другие, более популярные книги и учебники, совершенно искажают самое предание“ 21).

Еще яснее обнаруживается вся несостоятельность мифологической теории в приложении к былинам о „младших“ богатырях. Все многообразные события и сложные интриги при дворе князя Владимира, любовные похождения Апраксин, наделы богатырей между собою, борьба их друг с другом и с врагами — все это не может быть истолковано при помощи туч, грома, молнии и еще небольшого набора природных сил. При подобном голословном произволе, и убийство Цезаря может быть перенесено в облака, причем кинжал сыграет роль молнии; и освобождение крестьян окажется возрождением природы (или растительного мира) от зимней спячки, не говоря уже о жизни знаменитых людей (напр., Наполеона), где самого героя можно заменить солнцем, его друзей и родственников — планетами, сражения — грозой и бурей, где каждый пленник будет представлять собою природу, „скованную зимней стужей“ и т. д.

Применение мифологической теории может быть допущено и отчасти оправдано лишь по отношению к отдельным аллегорическим образам, независимым, замкнутым в себе, установившимся, статическим, напр., в загадках [13] Что горит без огня? — Заря. , в поговорках и в некоторых песнях. Для истолкования же былин и сказаний — не только русских, но и иноземных, — с их сложной динамикой и драматикой, с их нарастающими и развертывающимися событиями, — если даже и допустить наличие в них некоторого мифологического налета, — то все же приложение к ним мифологической теории, как таковой, в ея целом, ввиду полной ея несостоятельности, должно быть безоговорочно отвергнуто.

То же можно сказать и о теории исторических отражений, хотя на первый взгляд она кажется более обоснованной и устойчивой: с одной стороны — в былинах нередко попадаются действительные географические или исторические названия; с другой — имена былинных героев изредка упоминаются в летописях или современных хрониках. Эта теория видит в былинах „опоэтизированную историю народа“, причем содержание былин соответствует „нескольким, постепенно сменявшимся периодам исторической жизни русского народа. Для неё Святогор-представитель грубой физической силы кочевого периода, которая, как самостоятельная стихия, в строгом строе одухотворенной нравственным началом гражданской жизни не имеет уже места и должна умереть“ 1. Микула Селянинович —:представитель земледельческого быта, выносливости» 9. Вольга Всеславьевич — «полубог охотник и воин, побеждающий всю одушевленную природу» 1. Князь же Владимир, княгиня Апраксия, младшие богатыри, новгородские удальцы — все это «отражение действительно живших лиц или персонификация бытовых и исторических явлений в жизни русского народа».

Несостоятельность этой теории выясняется при первой же попытке приложения ея к одной из вышеприведенных былин. Почему Святогор оказывается представителем «грубой физической силы кочевого периода»? Древняя Русь вообще не имела в своих пределах высоких гор 1, и образ кочевого племени невозможно связать с типом богатыря, которого и «земля не носит», который «нашел себе гору и лежит на ней». Что может означать «подремывание» Святогора на коне и признание его, что«…Не дано мне ездить на святую Русь».

История древней Руси не знает периода, который мог бы быть символизирован Святогором. И если допустить, что Микула Селянинович, действительно, является отражением «земледельческого быта и выносливости» 9, то образ Вольги Всеславьича, который, будучи пяти лет от роду,

— этот образ остается вполне загадочным, и попытка видеть в нем отражение личности и деятельности «вещего» Олега лишь подчеркивает все бессилие исторической теории.

Столь же непонятной фигурой остается и Соловей — Разбойник, «олицетворяющий собою главных внутренних врагов возникающего государства — шайки разбойников. Кто не испытывал невольной дрожи темной ночью в глухом месте при неожиданном резком свисте, служащем обыкновенно условным знаком для злоумышленников? Неудивительно, что народное воображение одарило прототип русских разбойников убийственным соловьиным свистом, от которого он и получил свое имя» 1. Подобное толкование оказывается при ближайшем рассмотрении совершенно необоснованным: Илья Муромец не раз встречался с такими «внутренними врагами», для которых в былинах имеется совершенно определенный термин:

Остается непонятным отличие Соловья-Разбойника от «станишников». Правда, он свистит по-соловьиному, но ведь и

«отчество же его „Рахманович“ производится от слова рахман или брахман, т. е. брамин — индийский жрец и кудесник. Иногда он называется и „Птицей Рахманной“ 1. Кроме того, „соловей сидит в гнезде на дубах, и его дом, где живет вся его семья, назван здесь гнездом. Дети Соловья тоже мифические личности; его дочери вещие, обладают богатырской силою; самое имя старшей из них, Невея, дается, в старинных заговорах на трясавицы, или лихорадки, старшей из сестер-трясавиц“ 25; сыновья Соловья оборачиваются в черных воронов, притом „с железными клювами“ 22.