Эндрю Нортон - Космические оборотни. Сборник

— Это лорд Озокан, старший сын лорда Осколда, Щит Иокледа и Юхсесона, — пропел человек, стоявший возле фонаря, голосом профессионального военного герольда.

Имена сына и отца мне ничего не говорили, и земли, которые они представляли, были мне незнакомы. Я продолжал молчать.

Я не видел, чтобы Озокан сделал какой-нибудь жест, отдал какой-нибудь приказ, но один из его воинов шагнул ко мне и так хлестнул меня по лицу ладонью, что я стукнулся головой о стену и едва не потерял сознание от боли. Усилием воли я поднялся на ноги, стараясь, насколько возможно, сохранить ясность ума. Но будет ли такая возможность? Они собирались силой взять у меня что-то нужное им.

Озокан грубо объяснил, чего они желают.

— У вас есть оружие и знания, инопланетный бездельник, и я получу их от тебя тем или иным способом.

Тут я в первый раз ответил, с трудом шевеля распухшими от удара губами:

— А ты нашел на мне оружие?

Я не стал титуловать его.

Он засмеялся.

— Нет, ваш капитан весьма умен. Но знание при тебе. А если твой капитан хочет увидеть тебя снова, то мы будем иметь также и оружие, и очень скоро.

— Если ты хоть что-нибудь знаешь о Торговцах, тогда ты должен знать, что у нас поставлены мозговые ограничители против подобного разглашения тайны на чужих планетах.

Его улыбка стала еще шире.

— Да, я слышал. Но у каждого мира свои секреты, ты это тоже знаешь. У нас есть несколько ключей к таким мозговым щеколдам. Если они не сработают — очень жаль. Но твоему капитану будет о чем поразмыслить, и он должен будет сделать это быстро. А что касается знаний — давай их сюда.

Последний его приказ щелкнул, как кнут.

Я не хочу вспоминать о том, что было потом в комнате с каменными стенами. Те, кто принимал участие в допросе, были настоящими специалистами в своем деле. Не знаю, то ли Озокан действительно был уверен в том, что я смогу, если захочу, выдать ему то, что он хотел знать, то ли занимался этой игрой для собственного удовольствия. Большая часть всего этого совершенно исчезла из моей памяти. Всякий эспер, даже самый слабый, может частично закрыть сознание, чтобы сохранить равновесие мозга.

Они не смогли узнать ничего стоящего и были достаточно опытны в своем грязном ремесле, чтобы не терзать меня беспрерывно. Однако я довольно долгое время не знал об их уходе, да и вообще о чем бы то ни было. И когда боль снова наполнила меня, за окном был бледный день.

Скамья стояла у стены, и на ней снова был кувшин и еще блюдо с чем-то вроде замороженного сала.

Я подполз к скамье, выпил горькой воды, и мне стало чуть-чуть лучше, но прошло много времени, прежде чем я решился попробовать пищу.

Только сознание, что необходимо иметь силы, заставило меня двигаться и давиться этой тошнотворной пищей.

Теперь я знал: Озокан похитил меня в надежде обменять на оружие и информацию, без сомнения, для того, чтобы с их помощью претендовать на королевский трон.

Дерзость этого акта означала, что он либо имел сильную поддержку и мог противостоять законам ярмарки, либо надеялся столь быстро захватить трон, что власти не успеют выступить против него. Безрассудность его поступка граничила с крайней глупостью, и я не мог поверить в такие его надежды. Только в последние часы я сообразил, что он уже настолько перешагнул границы, что ему ничего больше не оставалось, как держаться этого опасного пути. Он уже не мог повернуть обратно.

Нечего было и думать, что капитан Фосс заплатит за меня требуемый Озоканом выкуп. Хотя Торговцы были тесно связаны между собой и начальство вело себя честно со всеми, ни команда «Лидиса», ни добрая слава Свободных Торговцев не будут и не могут подвергаться риску ради жизни одного человека. Эл Фосс может только пустить в ход машину Иикторианского закона.

Знает ли он, где я? Что осталось с Лалферном?

Если ему удалось удрать от всадников, то Фосс уже знает, что я похищен, и может принять контрмеры.

Но сейчас я должен был рассчитывать не на пустые надежды, а на собственные силы.

Я думал и думал.

Как ни измучен я был, я пустил в ход мыслеуловитель. Сейчас как раз было такое место и время, когда могут помочь только отчаянные методы. Поскольку мыслеуловитель по-разному действует у разных рас и народов, я не надеялся на какое-то открытое сообщение, может, и вообще никакого не будет. Получалось вроде того, будто я пытаюсь вести перехват радиопередачи в таком широком диапазоне, что мой приемник ловит лишь смутный узор.

Я уловил не слова, не отчетливые мысли, а только ощущение страха. И эта эмоция временами была такой острой, что было ясно: тот, кто излучал ее, явно был в опасности.

Укол здесь, укол там — возможно, каждый из них сигнализировал об эмоциях разных людей, защитников крепости. Я поднял голову к бледному окошку и прислушался. Оттуда не доносилось никаких звуков. Я кое-как встал и посмотрел. Да, был уже день, даже узкая полоска солнечного света на той стене. Там царило полное спокойствие.

Я снова закрыл глаза от света и послал улавливающую мысль к одному из уколов страха, чтобы определить источник этих эмоций. Большая часть их все еще плавала вне поля моего действия. Одно такое ощущение я поймал поблизости от двери моей тюрьмы — по крайней мере, мне так показалось. Я стал зондировать этот мозг со всем усердием, какое только было возможно. Это было равносильно чтению затянутой пленки, которая была не только плохо проявлена, но и изображала чужие символы. Эмоции ощущались, потому что базис эмоций одинаков для всех. Все живые существа знают страх, ненависть, радость, хотя источники и основания для этих чувств могут быть различными. Как правило, страх и ненависть — самые сильные эмоции и их легче всего уловить.

В этом мозгу ощущался растущий страх, смешанный с гневом, но гнев был вялым, он, скорее, был порожден страхом. А к кому, к чему?

Я закусил губы и послал весь остаток сил, чтобы узнать. Страх, боязнь чего-то, кого-то отсутствующего, идущего?

Нужно избавиться… от МЕНЯ!

Эта ломаная мысль пришла так отчетливо, что я выпрямился, как будто встречал физический удар, хотя тут не было никого, кто бы мог его нанести. Я понял, что причиной страха было мое присутствие здесь.

Озокан? Нет, не думаю, чтобы лорд, который пытался силой выудить из меня сведения, вдруг сменил позицию.

Укол… Я подготавливал свой мозг, отгоняя изумление, возвращаясь к терпеливой разработке этих путаных мыслей: пленник — опасность — не я лично был опасен, но мое пребывание здесь как пленника было опасным для думающего. Может быть, Озокан настолько преступил законы Ииктора, что те, кто помогал ему или повиновался его приказам, имели основания бояться последствий?