Стивен Бакстер - Яблоки Тьюринга

Вызов беспрецедентный!

— Вообще-то, это не так уж плохо. По-видимому, пройдут годы и поколения, прежде чем мы расшифруем сигнал — если вообще расшифруем. Как поколениям эпохи Возрождения потребовалось определённое время, чтобы оценить наследие античности. Фактор времени послужит профилактикой культурного шока.

— Ну так что, Джек, нарушишь за меня правила? Ну давай, решайся. Помнишь, как говорил отец? Загадки вроде этой — вот что мы решаем. Мы оба попробовали на вкус яблоки Тьюринга…

Не сказать, чтобы в нём совсем уж отсутствовала хитрость: он знал, чем меня привлечь. Однако, насчёт культурного шока он оказался неправ.

Двое вооружённых полицейских сопровождали меня в коридорах Института. В огромной стеклянной коробке не было никого, кроме меня, полицейских и служебной собаки. Снаружи было солнечное утро холодного весеннего дня, на синем небе ни облачка — все они разбежались от внезапного сумасшествия Уилсона.

Уилсон сидел в проектном офисе Кларка, за монитором на котором пробегали данные. Он обложил себя вокруг талии пластинами семтекса, а в руке зажал взрыватель.

Мой брат, в конечном итоге опустившийся до террориста-смертника. Полицейские остались далеко снаружи.

— Мы в безопасности, — сказал Уилсон, оглядевшись. — Они нас видят, но не могут слышать. Насчёт этого я спокоен. Мои файерволлы…

Когда я шагнул к нему, он поднял руки.

— Ближе не подходи! Я взорву её, клянусь.

— Господи, Уилсон.

Я замер и умолк, усилием воли заставляя себя успокоиться.

Я знал, что мои парни, теперь подростки, смотрят за каждым движением по шпионским новостным каналам. Может быть, никто нас не услышит, но у Ханны — прелестной одиннадцатилетней девочки — достаточно друзей, умеющих читать по губам. Уилсону такое никогда не приходило в голову. Если мне предстояло умереть сегодня рядом с моим сумасшедшим братцем, я бы не хотел, чтобы дети запомнили, что их отца сломил страх.

Я уселся так близко к Уилсону, как только можно. Опустил голову вниз, и когда заговорил, мои губы едва двигались. На скамье лежала упаковка из шести тёплых банок содовой. Думаю, теперь я всегда буду ассоциировать тёплую содовую с Уилсоном. Я взял одну бутылку, открыл крышку, глотнул. Вкуса я не почувствовал.

— Хочешь содовой?

— Нет, — горько ответил он. — Будь как дома.

— Ну что ты за придурок, Уилсон! Как ты до такого докатился?

— Сам должен знать. Ты мне помог.

— И видит Бог, жалею об этом с той самой минуты, — огрызнулся я. — Ты втянул меня в это, идиот. А после того случая во Франции каждый псих на планете хочет меня прикончить. И детей. Мы под защитой полиции.

— Не надо меня винить. Ты сам вызвался мне помочь.

Я уставился на него во все глаза.

— Это называется лояльность. Ты её начисто лишён, но в других считаешь это качество слабостью, которой надо пользоваться.

— Да, неважно. Какое это имеет значение? Послушай, Джек, мне нужна твоя помощь.

— Я смотрю, это входит в привычку.

Он посмотрел на экран.

— Мне нужно, чтобы ты дал мне время, шанс завершить проект.

— Почему меня должен заботить твой проект?

— Это не мой проект! Он никогда им не был. Ты ж наверняка это понимаешь. Это «орлята»…

За три года, которые прошли с того времени, как я начал прогон сигнала Уилсона на больших компьютерах Хоум-Офиса под Новым Скотланд-Ярдом, всё изменилось.

Я действовал под носом у начальства и без их ведома; они бы никогда не подвергли драгоценные сверхохлаждаемые мозги риску встречи с неведомым. Что же, Уилсон был прав. Моя программа обработки быстро обнаружила повторяющиеся сегменты, кусочки организованных данных, различающиеся лишь в деталях.

Именно Уилсон высказал гениальную догадку, что эти элементы — кусочки исполняемого кода, программы, которую можно запустить. Брату казалось, что даже в странном изменчивом языке «орлят» он видит циклы, выражения начала и прекращения действий… Математика может быть универсальной, а может нет — но компьютерные вычисления, похоже, универсальны: Уилсон обнаружил машины Тьюринга, глубоко запрятанные в коде инопланетян.

Мой брат перенёс сегменты на один из языков программирования и запустил их на отдельном процессоре. Оказалось, что они чем-то напоминают вирусы: стоит запустить их на почти любом компьютере, как они начинают самостоятельно организовываться, исследовать окружение, размножаться и расти. Они обращаются к скачанной со звёзд базе данных. Затем они начинают задавать вопросы операторам: обмен простыми «да-нет», «истина-ложь» быстро вырастает в общий язык.

— «Орлята» отправили не послание, — прошептал Уилсон как-то раз по телефону, в предрассветный час; в самые напряжённые дни он работал круглосуточно семь дней в неделю. — Мы скачали искусственный интеллект. И теперь ИИ учится с нами разговаривать.

Инопланетяне нашли способ справиться с труднопреодолимой проблемой коммуникаций. «Орлята» рассылали сообщение всей Галактике; они ничего не знали об уровне интеллекта, культурного развития или даже физической формы адресатов. Так что в сам сигнал был заключён искусственный разум универсального назначения, способный обучаться и начать диалог с получателями тут же, на месте.

Это превыше прочего доказало мне, насколько «орлята» должны быть умными. Меня не утешали доводы некоторых комментаторов о том, что эта «стратегия Хойла» была заранее предсказана некоторыми мыслителями: предчувствовать — одно, а воплотить — совершенно другое. Меня посещали мысли, было ли этим вирусам трудно упростить общение для созданий всего-навсего девятого уровня энтропии по Шэннону, таких как мы.

Скоро нас раскусили. За прогон сигнала «орлят» на компьютерах Хоум-Офиса я был уволен, арестован и выпущен под залог при условии, что отныне буду работать над данными по «орлятам» под присмотром полиции.

И, разумеется, новость о том, что в позывных сигналах инопланетян содержится информация, разлетелась моментально. Настала новая эпоха в отношении общества к сигналу: поднялся страшный гвалт. Но, поскольку лишь телескоп Кларк мог принять инопланетный сигнал, учёные в Институте Кларка и консорциум правительств, которым они подчинялись, сумели сохранить контроль над самой информацией. Причём с каждым днём становилось очевиднее, что информация эта чрезвычайно ценна.

Программирование «орлят» и технологии сжатия данных — то, что мы смогли о них узнать — имело немедленную коммерческую ценность. Когда правительство Великобритании их запатентовало и лицензировало, началась информационная революция, которая лишь за первый год принесла в казну государства миллиард евро.

Правительства и корпорации, не получившие контроля над технологиями, были в ярости.