Михаил Грешнов - Фантастика 1984

— Беглов, — буркнул хозяин каюты, — Владимир Петрович. Геолог и ваш пассажир.

Из кресла поднялся второй человек. Игорь Николаевич узнал его и сдвинул брови.

— Канделаки? — сказал он. — Не ожидал вас встретить… Ведь вам известно, что администрация судна не поощряет внеслужебные отношения команды и пассажиров. Что вы делаете здесь так поздно?

Матрос Феликс Канделаки пришел на теплоход, когда тог стоял на Диксоне. Отсюда пришлось отправить в Ленинград двух курсантов из мореходки, которые проходили практику и были зачислены в штат, и когда этот самый Канделаки явился к помполиту и сказал, что он возвращается из Тикси, где работал на ледокольных буксирах, и теперь до конца навигации решил поплавать на «Воровском», Чесноков, просмотрев его документы, решил, что есть на земле справедливость.

Работал Феликс уже две недели, и их боцман дважды намекал первому помощнику, что не худо бы этого паренька «железно» закрепить на судне.

— Что вы делаете здесь, Феликс? — спросил Чесноков.

Матрос молча улыбался.

— Это мы… Значит, так, — начал геолог. — Мой рабочий… В партии были вместе.

Он был взволнован, запинался, хватал ртом воздух и являл собой полную противоположность невозмутимому Канделаки.

— Позвольте мне объяснить, Игорь Николаевич, — вмешался он наконец, не переставая доброжелательно улыбаться. — Владимир Петрович — мой бывший начальник. Раньше я работал у него в геологической партии. Сегодня случайно встретились. Он пригласил меня к себе. Вот и сидим разговариваем о житье-бытье…

Игорю показалось, что на красивом смуглом лице Феликса мелькнула некая усмешка, но объяснение было заурядным, и повода оставаться дальше в каюте, да еще в такое позднее время, он не видел.

— Да, конечно, — сказал геолог, — это мой давнишний товарищ… Ведь мы не нарушаем?

— Как будто нет, — ответил Чесноков, глянул на горбоносый профиль вежливо отвернувшегося Феликса, еще раз извинился и вышел из каюты.

Разбудили его в пятом часу. Стучали тихо, но торопливо, беспокойно. Игорь Николаевич решил, что пришел «Ермак», вылез из койки-ящика в трусах, накинул полосатый халат и, запахивая его одной рукой, второй повернул ключ.

За дверью стоял геолог. Вид у него был и вовсе ошалелый.

— Ушел, — просипел голос, — он ушел… Извините…

На нем была финская шапка с длинным козырьком и короткое пальто из замши. Снежинки растаяли и теперь светились, отражая яркий свет люминесцентных ламп на подволоке коридора.

— Кто ушел? — спросил Чесноков.

— Иван, — ответил Беглов, — Дудкин ушел…

— Какой Дудкин?

— Ах да, — он махнул рукой, — вы ведь… Ну, этот, как его… Вася, Феяикс… Или еще как? Словом, Амстердам…

«Только этого нам не хватало, — подумал Чесноков и покосился на телефон, вспоминая номер судового врача. — И ведь он не пьян… Это куда как хуже».

— Да вы входите, — сказал он ласковым тоном, где-то читал, что с этой категорией больных надо быть приветливым и добрым, — входите и располагайтесь как дома. О, да вам не помешает рюмка коньяку… Прошу вас! — Угощая гостя и разговаривая его, Игорь Николаевич тем временем подобрался к телефону и уже снял трубку, когда геолог, проглотив коньяк, вдруг твердо и внятно проговорил: — Этот ваш Феликс — вовсе не Канделаки. Он есть Иван Дудкин, или Вася Амстердам… Одно и то же. Вот.

— Что? — воскликнул первый помощник и швырнул трубку. — Значит, он не тот, за кого…

Беглов кивнул и. протянул рюмку.

— Хороший коньяк, — сказал он, когда ошеломленный Игорь Николаевич снова наполнил его рюмку. — Налейте и себе. Пригодится… Кажется, я отхожу.

Он выпил. Помполит повертел свою рюмку в руках и машинально проглотил ее содержимое.

— Сейчас я проводил его до борта, — проговорил геолог. — Он сошел на лед и скрылся в снежном заряде… И снова мне с ним уже не увидеться…

— Не сомневаюсь, — бросил Чесноков и схватил телефонную трубку.

Беглов перехватил его руку.

— Что вы собираетесь делать?

— Исправить содеянное двумя сумасшедшими, — ответил первый помощник, освобождая руку. — Объявляю тревогу «человек за бортом!».

— Постойте, — вскричал геолог, — не делайте этого! Не надо тревоги «человек за бортом!». Феликс Канделаки не Иван Дудкин и не Вася Амстердам. Он не человек!

— Послушайте, — рассердился Игорь Николаевич, — я люблю остроумных товарищей, но в пятом часу утра разыгрывать порядочных — людей может лишь отъявленный волосан. Не надо вешать мне на уши лапшу, паренек! Так кто же по-вашему этот Феликс, которому я еще надеру позвоночный столб, ежели он участвует в этой шутке? Кто он, этот обладатель трех таких милых фамилий? Вор-рецидивист?

— Нет, — тихо сказал Владимир Петрович, — Агасфер из созвездия Лебедя.

…Он сам определил себе задачу, пытаясь за день отработать два маршрута, и теперь, добивая второй, сверхплановый, проклинал все на свете: и кадровиков, зажавших полные штаты, и длинный северный день, позволявший ему надрываться сейчас за двоих, и самого себя, свою жадность на работу, неистребимое стремление быть всегда на коне, если даже нет для того реальных возможностей.

Полный рюкзак с каменюками-образцами отвратно рвал онемевшие плечи к земле. Ноги скрипели, сгибаясь в коленях.

Геологический молоток превратился в двухпудовую гирю, а правая рука отказывалась повиноваться. Он собирался переложить молоток в левую, но сил на такое движение не сумел приискать и все шел да шел, пока не увидел в сгустившемся, посиневшем окоеме темно-зеленый язык тайги, поднявшийся на обрыв, занятый их палатками. Вся партия была в сборе. Первыми встретили начальника собаки, две лайки с библейскими кличками. Люди тоже вышли за сотню шагов, но снимать рюкзак со спины тяжело шагавшего Беглова не стали: не положено по таежному этикету. Раз человек на ногах, он эти метры осилит, а у самой житьевины помощь ему оказывать — значит обидеть его.

Когда Беглов умывался, отводя холодной водой притомленность, поливавшая ему коллектор Зося не утерпела, шепнула:

— У нас гость, Владимир Петрович! Какой симпатичный… Будто цыган! Брюнет…

У Зоей все мужчины считались симпатичными, кроме тех, кто состоял в их партии, тут Зося была истинным кремнем, и потому Беглов примечание коллектора пропустил мимо ушей.

Но сообщение о госте его возволновало, в безлюдной тайге новый человек в диковину; и, едва обтершись полотенцем, Владимир Петрович отправился в большую палатку шурфовщиков, откуда доносились веселые возгласы и дружный смех.

Он сунул голову в палатку, смех затих, и Беглов дружелюбно сказал:

— Ну, который здесь гость? Выходи на волю, знакомиться будем.

Потом Беглов вспомнил, что больше всего его поразило чисто выбритое лицо незнакомца. Такую роскошь никто себе в тайге не позволяет., И комфорту никакого, я традиция есть запускать бороду, да и от комарья верное опасение, коль до самых глаз обрастаешь.