Михаил Грешнов - Фантастика 1984

Чеснокову стало жалко судового «дракона». Он махнул рукой. Идите, мол…

Когда боцман вышел, Беглов и Игорь Николаевич воззрились друг на друга, потом расхохотались.

— Знатно он нас разыграл, — сказал геолог.

— Да, нашему судну выпала честь быть местом деятельности этого инопланетянина… Везет же пароходу! Писатели на нем плавали, кинорежиссеры и артисты. Теперь вот товарищ с Лебедя закончил на нем срок.

— Небось он уже в объятиях своих друзей, — заметил Беглов. — Если только у них принято обниматься… Шутка ли: без малого две тысячи лет скитался.

Внезапно донесся извне отдаленный рев. Смягченный расстоянием, грохот казался знакомым. Помощник и геолог переглянулись.

— Может быть, это они? — прошептал Владимир Петрович.

— Кто «они»? — недоуменно спросил его помполит.

Геолог растерянно глянул на Игоря Николаевича.

«Что я делаю здесь, в этой каюте? Да еще в такую рань», — подумал он, мельком взглянув на часы.

Первый помощник капитана силился припомнить, по какому такому поводу пригласил он к себе этого человека. Тут он заметил листки судовой роли, лежащие на столе, и решил, что, видимо, произошла путаница при оформлении документов.

Чесноков собрал бумаги, поднял глаза на гостя и увидел, что тот уже стоит, прижимая к груди магнитофон.

— Значит, мы с вами обо всем договорились, — с бодрым наигрышем в голосе проговорил помполит, мучительно пытаясь вспомнить, зачем пришел в его каюту этот человек.

— Да-да, конечно, — пробормотал геолог, пятясь к двери, — с вами уже… Того… Договорились.

«О чем?! Ну о чем мы договаривались с ним?» — лихорадочно думал он.

Вновь раздавшийся рев заставил их вздрогнуть. Теперь он слышался ближе.

За дверью вдруг затопали, раздался торопливый стук, и, не дожидаясь разрешения, в каюту вломился четвертый штурман.

— Игорь Николаевич! — закричал он с порога. — Капитан просит на мостик… «Ермак» на подходе!

Ранним утром Алан вошел в город, облепивший крутые холмы грибообразными зданиями. Редкие деревья на улицах цеплялись узловатыми ветвями за низкое темно-серое небо, живое и плотное, как брюхо гигантского чудовища. И не небо это было, а налитые свинцовой тяжестью облака, которые мощно и неудержимо ползли над городом. Они бы с корнем вырвали деревья и потащили их над домами, хлеща по окнам и срывая крыши, если бы корявые стволы не были схвачены у корней ржавыми решетками. Ветер дул наверху, а на улицах, пропитанных сыростью, было тихо и душно. Между домами вилась булыжная мостовая, каменная чешуя которой лоснилась и отливала чернью. Она, словно дракон Морт, вплелась в город гибким и чудовищно длинным туловищем. Алану мерещилось, что в вязком мраке над домами колышется безобразная бородавчатая голова и, тускло посвечивая вертикально поставленными зрачками, медленно поворачивается и следит за ним.

Алан долго шел по узкой пустынной улице, ощущая спиной холодок опасности. Изредка мимо грохотали экипажи, испуская ядовитую вонь несгоревшего сланца. На перекрестках под синюшного цвета накидками горбились стражники и смотрели на него из-под нахлобученных капюшонов. Ни подойти к ним, ни заговорить с ними не хотелось. Наконец впереди показалась грузная фигура в темной мешковатой одежде. Алан подождал, пока прохожий, шаркая подошвами, приблизился.

— Прошу прощения, достойный, — сказал он, поднимая раскрытую ладонь.

Прохожий даже не глянул на него из-под обвисших полей шляпы. Что-то мыча и кривя чугунное лицо в ухмылке, он грузно прошаркал мимо. Алан постоял и пошел следом, еще раз окликнув:

— Послушайте, достойный!

Прохожий все шаркал и шаркал тяжелыми подошвами, глухо и нечленораздельно мычал. Несколько раз его шатнуло, но он так и не вытащил рук из глубоких накладных карманов, доходивших до локтей. Алан шел за ним мимо потемневших от старости и сырости домов с черными окнами, мимо лавок, опоясанных железными полосами и увешанных массивными замками, сворачивал в кривые переулки, тащился через проходные дворы, заставленные какими-то бидонами, железными ящиками, ржавыми мусоросборниками. У черного провала арки достойный остановился. Когда Алан приблизился, он услышал басовитый голос. Собеседника не было видно, его заслоняла расплывшаяся спина.

— …н-нарушаешь? — сипло басил достойный, покачиваясь из стороны в сторону. — А пчему нарушаешь? Есть у тебя уваж-ж-жительная причина, самоотвод или с-справка?

В ответ послышался хриплый невнятный звук.

— А ты не ворчи! У меня все дома, с бумажками порядок и оброк уплачен вперед. Имею право пить за сизое воинство и гулять хоть всю ночь… Понял, нет? Звякну вот куда следует, и загремишь куда подальше. — Достойный еще глубже засунул руки в карманы и пошатнулся. — А м-может, ты ж-жрать хочешь, песий сын? У-у-у, м-мордашечка!.. На, давись!

Он извлек из кармана что-то бурое и свернутое в кольцо и швырнул перед собой. Резкий жест нарушил равновесие, достойного понесло в сторону, и он, запинаясь о собственные башмаки, канул под темную арку. И долго еще слышалось шарканье подошв и хриплое отхаркивание.

У дома, привязанный к водосточной трубе, сидел пес. Это был явно породистый пес, Алан встречал такого же давным-давно, в другой жизни. Только та собака выглядела ухоженной: крупные белые локоны расчесаны, на шее желтели дорогие жетоны наград; она сидела, чуть скосив голову и изломав роскошные уши, и юмористически поглядывала сквозь густую шерсть на горбоносой морде.

— Привет, — сказал Алан, подняв растопыренную ладонь. — Как тебя зовут?

Пес смотрел в сторону, натянув размочаленную веревку.

Пожелтевшая шерсть на его тощем теле была заляпана грязью, глаза слезились.

— Давай я тебя отвяжу.

— Не надо, — мотнул головой пес. — Я жду друга.

— Ты голоден?

— Нет.

— Меня зовут Алан, а кто ты?

— Я Эрд.

— Давно сидишь здесь?

— Не знаю… К другу пришли чужие с голубой кожей и увезли.

Алан нерешительно потоптался, заглянул под арку — оттуда тянуло леденящей сыростью.

— Ты можешь подождать в теплой комнате. Идем.

— Нет, — сказал Эрд. — Я хочу ждать здесь.

— Тогда я принесу горячего молока.

Он пробежал арку и огляделся: двор был тесен и мал, с четырех сторон поднимались стены, и лишь одно окно желтело под крышей. Тяжелая дверь в подъезде висела на одной петле и качалась, будто ее только что дергали.

Алан поднялся на первый ярус. Длинный туннель, едва освещенный сланцевым фонарем, был безлюден. К стенам приткнулись узкие столы, на которых громоздилась грязная посуда, небрежно прикрытая засаленными тряпками. Алан хотел постучать в первую же дверь, но та оказалась распахнутой. Он нерешительно ступил на порог и громко спросил: — К вам можно, достойные?