Роберт Силверберг - Вертикальный мир

Этикет требует представиться.

— Сигмунд Клавер, — произносит он. — Шанхай. Молодая женщина торопливо проводит языком по своим губам.

— Шанхай!? В самом деле? Изумленно моргает проснувшийся муж.

— Шанхай? — спрашивает он не враждебно, просто с любопытством. — Зачем же вы здесь, внизу, а?

Сигмунд пожимает плечами, словно признаваясь, что он здесь по прихоти, из каприза. Муж покидает постель. Сигмунд пытается уверить его, что уходить совсем не обязательно, что все будет в порядке, если он останется, но, очевидно, в Варшаве это не практикуется и приход блудника является сигналом для мужа вытряхиваться из постели. На его бледном, почти безволосом теле появляется просторный бумажный халат. Нервная улыбка, слова «увидимся позже, милая», и муж уходит. Сигмунд остается с женщиной наедине.

— Я никогда раньше не встречалась с шанхайцами, — говорит она.

— Ты не сказала своего имени.

— Элен.

Он ложится рядом с ней. Поглаживает ее гладкую кожу. Эхом проносятся слова Реи: «Впитывай человеческую природу. Посмотри, как живут простые люди». Он натянут до предела. Ему кажется, что его плоть каким-то сверхъестественным образом пронизана густой сетью из прекрасных золотых проволочек, проходящих сквозь доли его мозга.

— Чем занимается твой муж, Элен?

— Он сейчас стрелочник. Он был обучен на свивалыцика канатов, но получил травму — ударило оборвавшимся тросом.

— У него, наверное, много работы?

— Начальник участка говорит, что он один из лучших рабочих. Я тоже думаю, что он молодец, — она подавляет легкий смешок, — кстати, на каких этажах Шанхай? Это где-то около 700-го этажа, правда?

— От 761-го до 800-го, — отвечает он, лаская ее. Тело ее трепещет — страх или желание? Ее рука стыдливо лезет в его одежды. Наверное, ей просто не терпится отдаться, чтобы он поскорее исчез. Может быть, она напугана незнакомцем с верхних этажей или же не приучена к предварительной любовной игре. Различные темпераменты. Лично он предпочел бы сначала поговорить. «Посмотри, как живут простые люди». Он здесь, чтобы учиться, а не только натягивать. Взгляд его скользит по комнате: обстановка скучная, без вкуса и без стиля. А ведь она сконструирована теми же самыми художниками, которые меблировали Луиссвилль и Толедо. Очевидно, они подлаживались к низменным вкусам рабочих. На всем как бы лежит подавляющий налет серости. Даже на женщине.

«Я мог бы лежать сейчас с Микаэлой Квиведо. Или с Принсипессой. Или с… Или с… А я здесь». Он подыскивает подходящие вопросы, которые он бы мог задать ей, чтобы выявить существенные черты характера этой тусклой личности, которой он, пожалуй, когда-нибудь станет руководить. «Ты много читаешь? А какие твои любимые видеопередачи? А все ли ты делаешь, что в твоих силах, чтобы твои дети поднялись в иерархии здания? Что ты думаешь о людях из Рейкьявика? А о людях из Праги?» Но не спрашивает ничего. Какой смысл? Чему он может научиться? Между ними — непреодолимые барьеры.

Он проводит руками по ее телу, а ее пальцы касаются его вялого члена.

— Я не нравлюсь тебе, — печально говорит она. «Интересно, часто ли она пользуется душем?»

— Наверное, я немного устал, — отвечает он. — Я был очень занят эти дни.

Он прижимается к ней всем телом. Возможно, ее теплота возбудит его. Ее глаза смотрят в его глаза. А в его зрачках — пустота. Он целует ямочку на ее шее.

— Ой, так щекотно, — говорит она, извиваясь.

Он проводит пальцами чуть ниже ее живота. Она уже готова, а он еще нет. Он не может.

— Тебе, может быть, нужно что-то особенное? — спрашивает она. — Я бы смогла помочь, если это не слишком сложно…

Он качает головой. Его не интересуют кнуты, цепи и плети. Только обычные средства. Но он не может. Ссылка на утомление лишь притворство: мужской способности его лишает чувство одиночества. Один среди 886000 людей.

«И я не могу овладеть ею», — думает он.

«Шанхайцы спесивы, не способны и лишены мужественности», — думает она. Теперь она уже не боится его и совсем не сочувствует ему. Она принимает его неудачу как знак неуважения к ней. Он пытается рассказать ей, скольких женщин он натягивал в Шанхае, Чикаго и даже в Толедо, где он считается дьявольски опытным, но она пренебрежительно морщится. Он перестает ласкать ее, встает и приводит себя в порядок. Лицо его горит от стыда. Подойдя к двери, он оглядывается. Она же, насмешливо глядя на него, усаживается в непристойной позе и показывает ему комбинацию из трех пальцев, обозначающую здесь, несомненно, скабрезную непристойность.

— Я хочу, чтобы ты усвоила, — говорит он, — имя, которым я назвался, когда вошел, — не мое. Ничего общего.

Он поспешно выходит. Слишком много проникновения в человеческую природу. Слишком много, по крайней мере, для Варшавы.

Он садится в первый же попавшийся лифт и попадает на 118 этаж, в Прагу; проходит полздания, не заходя в жилые помещения и не разговаривая со встречными; садится в другой лифт; выходит на 173-м этаже, в Питтсбурге, и стоит некоторое время в коридоре, прислушиваясь к толчкам крови в капиллярах висков. Затем он входит в Зал осуществления телесных желаний. Даже в этот поздний час находятся люди, пользующиеся его удобствами: около дюжины человек обоего пола плещутся в бассейне с водоворотами, пятеро или шестеро гарцуют на топчане, несколько пар просто совокупляются. Его шанхайские одежды привлекают любопытные взгляды, но к нему не подходит никто. Поникнув головой, он медленно выходит из зала. Теперь он идет по лестницам, образующим большую спираль, пронизывающую всю тысячеэтажную высоту гонады 116. Он всматривается в величественную спираль и различает вытянувшиеся в бесконечность этажи с рядами огней, отмечающих каждую платформу. Бирмингем, Сан-Франциско, Коломбо, Мадрид. Он хватается за перила и всматривается вниз. Взгляд скользит по спирали спускающейся лестницы. Прага, Варшава, Рейкьявик. Головокружительный чудовищный водоворот, сквозь который, словно снежинки, плывут сверху огни миллионов светящихся шаров. Он упрямо карабкается по мириадам ступенек, загипнотизированный своими собственными механическими движениями. Прежде чем это доходит до него, он преодолевает сорок этажей. Он весь пропотел, а мускулы его икр набрякли и собрались в узлы.

Он рывком отворяет дверь и вываливается в главный проход. 213-й этаж. Бирмингэм. Двое мужчин с самодовольными улыбками блудников возвращаются домой, останавливают его и предлагают ему какое-то снадобье — маленькую полупрозрачную капсулу, содержащую темную маслянистую жидкость темно-оранжевого цвета. Сигмунд без возражений берет капсулу и, не задумываясь, проглатывает. Они дружелюбно похлопывают его по бицепсам и уходят своей дорогой. Почти сразу же его начинает тошнить. Затем перед ним плывут расплывчатые красные и голубые огни. Сквозь туман в голове он пытается сообразить, что же ему дали. Он ждет экстаза. Ждет. Ждет…