Станислав Лем - Собрание сочинений в 10 томах. Том 11. Магелланово Облако

— Нашлись люди, которые говорили, что он поступил безрассудно и неосторожно. Он им ответил: «В океане в известковых раковинах живут крохотные создания — радиолярии; за семьсот миллионов лет они совершенно не изменились. Это — самые осторожные создания на свете».

Подсчеты, необходимые при строительстве, для нас делал электронный мозг. Вечером Зорин садился за стол и начинал с ним разговаривать. Электронный мозг был небольшой, узко специализированный и, естественно, не мог равняться с мощными главными автоматами «Геи». Зорину часто приходилось дожидаться, пока автомат выполнит задание, и он прозвал машину «Дурнем». Эта кличка со временем приобрела ласкательный оттенок. Несколько вечеров подряд Зорин, занятый контролем над строительными работами, не проверял данных астролокаторной разведки, сообщавшей обо всем, что происходит вокруг осколка скалы, на котором мы летели в пустоте. Когда он наконец взялся за них, то сразу помрачнел и передал Дурню ряд цифр. Тот, как обычно, затянул анализ, и, не дождавшись ответа, мы ушли спать. Ночью Зорин встал и подошел к автомату. Вернулся и принялся свистеть; это было знаком очень плохого настроения. Я не спрашивал ничего, помня, что у него каждая мысль должна улежаться.

— Знаешь, — сказал он наконец, — кажется, мы попадем в кашу.

На языке пилотов «каша» означает метеоритный поток. Это сообщение меня не очень взволновало.

— Ну и что ж? — возразил я. — Ведь и наш дом, и атомный агрегат, и ангар автоматов рассчитаны с достаточным запасом прочности; как-нибудь переживем несколько часов. Но странно, неужели астрогаторы ошиблись?..

Зорин ничего не ответил и только перед самым уходом (это было уже на рассвете) обронил:

— Это не обычные метеориты, понимаешь? Они из другой системы…

Зорин пошел к автоматам, работавшим на отдаленных участках, и у меня оставался добрый час, чтобы поразмыслить над тем, что он сказал. Как известно, метеориты, попадающие на планеты, бывают двух типов: одни возникают в той же системе, движутся по замкнутым кривым, и скорость их по отношению к нашей маленькой планете не может превысить нескольких километров в секунду. «Чужие» же метеориты, рои каменных и железных скал, мчащихся по параболам, могут по отношению к телам другой системы развивать огромные скорости, доходящие до ста километров в секунду. Кажется, наш локатор уловил отражение именно такого потока.

Два дня мы не вспоминали об этом, только Зорин по ночам все позже засиживался над пленками радароскопов и все чаще поглаживал волосы — с таким усердием, будто хотел снять с себя скальп. Мы предприняли некоторые меры предосторожности: автоматы оборудовали дополнительными щитами наше помещение и крышу атомного агрегата, который находился в полукилометре от «дома» и представлял собой металлический цилиндр, на три четверти углубленный в скалу.

Предположение Зорина превращалось в уверенность. Фотопластинки уловили на одном участке неба крохотное туманное пятнышко, будто кто-то запачкал снимок; там двигалась туча тел, ее составные элементы нельзя было различить, и она казалась единым целым. Но сквозь нее просвечивали звезды; значит, это было не единое тело, а рой мелких обломков.

— Может, это пылевая туча? — сказал Зорин, когда мы обсуждали, сообщить ли на «Гею» о наших опасениях.

Мы решили, что сообщать не стоит, поскольку товарищи помочь нам не смогут, только будут без толку волноваться. Весь следующий день работа шла как обычно; закладка котлована под второй агрегат приближалась к концу, ангар автоматов был прикрыт дополнительной броней. Мы не могли защитить лишь мачту радиостанции, которая поднималась на 45 метров над уровнем равнины и удерживалась системой стальных канатов, растянутых якорями.

Ночью меня разбудил гром, такой сильный, словно над головой ударили в набат. Оглушенный, я еще мгновение лежал, прислушиваясь к затихающему пронзительному звуку. Кровать дергалась, словно ее трясли. Я сел, опустил ноги и босыми ступнями ощутил мелкую дрожь в полу. Спросонок у меня мелькнула мысль, что наш астероид — пробудившееся живое чудовище, что его каменная кожа начинает шевелиться. Почва заколыхалась еще сильнее. Я проснулся окончательно.

— Слышишь? — спросил я в темноту.

Ответа не было, но я знал, что Зорин не спит.

Через четверть часа взошло солнце и ярко осветило окрестность. Сколько хватал глаз, было видно, как скалистая равнина взрывается одновременно в десятках мест. Не было слышно ни звука, только белые каменные брызги взлетали то ближе, то дальше, да время от времени почва колебалась, словно палуба корабля, сражающегося с бурей. Метеориты, невидимые во время полета, иногда отскакивали от скал, демонстрируя в головокружительном вращении свои бока. Мы молчали, а за окнами по-прежнему падал каменный дождь. Скалы дымились, песчаные фонтаны взлетали и опадали, иногда отзывались тонким звоном осколки, ударявшиеся о наши стены; и вновь наступала тишина, которую внезапно прерывал металлический грохот, будто взрывался и валился на голову потолок: шальной камень попадал в верхнее покрытие бронекамеры.

Через три часа солнце зашло. Метеориты продолжали падать, однако реже и слабее, поскольку теперь сама планета прикрывала нас от главного потока.

Мы еще не знали направления этого потока и как далеко он простирается. Приходилось ждать. Наступил день, и почва опять заколебалась. Нам пришлось вновь испытать мощные удары, блиндаж отражал их, издавая тяжкий звук; казалось, стальные стены прогибаются и пружинят под этими бесчисленными ужасными ударами. На следующую ночь каменный град хотя и ослабел, но сделался таким частым, что нечего было и думать, чтобы выйти из бронекамеры, — и это было только еще начало.

День за днем и ночь за ночью в кошмарном сиянии раскаленных солнцем скал и в ледовом мраке ночи, расцвеченной далекими звездами, бушевал камнепад. Под его ударами почва дрожала, как живое существо, стены тряслись, лихорадочная дрожь расползалась по предметам, пронизывала наши тела; в глухой тишине, время от времени взрываемой протяжным грохотом, уплывали часы. Мы были в заключении. Небо извергало из своей черной пасти целые лавины каменных обломков и колотило ими по поверхности астероида.

Связь с атомным складом и ангаром автоматов пока не была нарушена. Когда на следующую ночь бомбардировка ослабела, мы вызвали автоматы и приказали приступить к работе. Они вышли, но приблизительно через час один из них рухнул, разбитый прямым попаданием; его панцирь разлетелся, как стеклянный. Другие заколебались, прервали работу и вернулись в ангар: начали действовать предохранительные устройства. Утром мы увидели разбитый автомат: он лежал на расстоянии трехсот с лишним метров от бронекамеры, вдавленный в песок черной каменной глыбой.