Тим Леббон - Конг: Остров Черепа

Но огромная тварь бросилась следом и легко настигла его. Чудовищные ноги гулко топали вокруг, как бы быстро майор ни бежал. Он понял, что этой гонки ему не выиграть.

Споткнувшись, он скатился по склону вниз и с маху врезался в ствол дерева. От удара перехватило дух. «Билли… – подумал он. – Ох, Билли, как жаль, что я не смогу вернуться домой…»

Выхватив из кармана запечатанный пакет с письмами сыну, он пригвоздил его к стволу дерева ножом и обвязал рукоять красным носовым платком в безумной надежде, что кто-нибудь когда-нибудь, возможно, найдет этот пакет, и Билли, в конце концов, прочтет его слова. Внезапно это почему-то стало важнее всего на свете.

Поднявшись на четвереньки, Чепмен развернулся лицом к врагу, выхватил второй нож и пистолет и приготовился отразить неизбежное нападение. Он прекрасно понимал, что все это – лишь жест отчаяния, но не мог просто лечь и умереть без боя.

Ноги палочника ударили в землю слева и справа от майора, и насекомое склонилось ниже. Вблизи его голова оказалась еще ужаснее. Словно монстр из тех фильмов пятидесятых… Чепмен представил, как длинные острые клыки вонзаются в его тело, а мощные челюсти одним движением перекусывают его пополам, и еще крепче стиснул рукоять ножа.

«Бить в глаза, – подумал он. – Ослепить гада. А там, может, и…»

Внезапно нависший над ним палочник замер, будто поваленное дерево, и почти пропал из виду, слившись с джунглями, – столь совершенен был его камуфляж.

В следующую секунду он попятился назад.

Чепмен затаил дыхание и замер. Может, чудовище не видит жертвы, пока она не движется?! Может, решило, будто она мертва?!

Сделав еще несколько шагов назад, палочник развернулся, ринулся прочь и исчез в зарослях так же быстро, как и появился.

Еще через несколько секунд Чепмен невольно усомнился в том, что на самом деле видел эту тварь. Смерть сбежала, скрылась в джунглях, оставив его позади, и он не смог сдержать широкой улыбки.

Рация вновь зажужжала, словно спеша присоединиться к его торжеству.

– Чепмен, я – «Лис-первый», слышишь меня?

В голосе Паккарда слышалось отчаяние.

– Да, сэр! – отозвался Чепмен. – Я – Чепмен, слышу вас хорошо, я…

Сзади, из-за дерева, под которым майор сидел, привалившись спиной к стволу, неспешно надвинулась тень. Лицо обдало холодом, но Чепмену подумалось, что это никак не связано с заслоненным тенью солнцем. Казалось, он чувствует ледяное дыхание смерти.

Медленно, совсем не желая видеть того, что появилось за спиной, но не в силах удержаться, он повернул голову.

Сзади стоял еще один монстр. Прежде Чепмен не видел ничего даже отдаленно похожего. Этот зверь не принадлежал к известным науке – ни к живым, ни к вымершим, – однако он стоял за спиной, дышал и, не мигая, смотрел на майора. Из его раскрытой пасти капала слюна. Испуганное лицо Чепмена отчетливо отражалось в широко раскрытых, мерцающих странным оранжевым огоньком глазах. Голова невиданного чудовища достигала шести футов в поперечнике. Огромное тело было большей частью скрыто в зарослях, сквозь которые монстр без единого звука сумел подобраться так близко…

Так близко, что можно потрогать.

– Чепмен? – сказал Паккард.

Выронив рацию, Чепмен обеими руками вцепился в свой личный жетон.

– Билли… – выдохнул он.

На привале Паккард уселся в сторонке от остальных. Трое часовых несли вахту по периметру небольшой прогалины на речном берегу, а прочие отдыхали и утоляли жажду, но оружие держали под рукой. После встречи с гигантским пауком и ужасной гибели Глушителя нельзя было ослаблять бдительность ни на секунду. Паккард старался говорить тише, но, в очередной раз выйдя на связь с Чепменом, отчаянно жалел, что не может сам перенестись к другу по радио и прийти ему на помощь.

Джек Чепмен, беспомощный и напуганный, явно нуждался в помощи. Но его ответ оборвался на полуслове, затем – тишина… и Паккард услышал душераздирающий предсмертный крик, сменившийся тошнотворным хрустом.

Отвернувшись от своих, полковник устремил взгляд в джунгли. Вскоре сигнал пропал.

– Ну как, сэр? – окликнул его Релес. – Что слышно?

– Нет связи, – ответил Паккард.

Свернув рацию, он поднялся на ноги. Решение было принято. Новость сильно подорвала бы дух бойцов, а дело еще не было сделано.

Гибель Чепмена не отменяет боевую задачу.

– Идемте, дамочки, – сказал Паккард. – До ночлега еще топать и топать.

Полковник молча смотрел, как его бойцы – умелые, целеустремленные, какими он всегда хотел их видеть – организуют походную колонну.

Он был охвачен яростью и горем. И знал, что самый страшный бой у них еще впереди.

От мысли, что деревня иви навсегда осталась в прошлом, Уивер сделалось грустно. Да, в этой экспедиции и кроме них было множество нового и неизведанного, но как много ужаса и боли запечатлела ее камера в пути! Буквально на каждом шагу – но только не в деревне. Иви были таинственны, загадочны, и она с радостью провела бы среди них хоть месяц, хоть два, фиксируя на пленке их жизнь и создавая портрет этого незнакомого, не тронутого цивилизацией племени.

Марло прожил среди аборигенов больше тридцати лет, но даже он признавал, что практически не знаком с их историей и все это время оставался гостем, так и не став для них своим.

Катер шел на север, направляемый уверенной рукой Марло. Пользуясь удобным случаем, Уивер устроила ревизию оборудования. Отснятые пленки были надежно запакованы в кассеты, обернутые двойным слоем полиэтилена – от сырости. Их Уивер хранила в сумке, надежно притянутой лямкой к животу. Камеры и оптика в чистке не нуждались и были в целости и сохранности, кроме одного объектива, треснувшего при падении вертолета. Этот объектив тоже хранился в сумке – на всякий случай, в качестве последней надежды. А вот запас пленки был ограничен, и кадры следовало бы выбирать с умом. Но как? Каждое новое место, каждое новое мгновение этого ужасного и удивительного путешествия было достойно кадра! Даже сейчас, расхаживая по палубе, она находила новые кадры на каждом шагу.

Сливко, долго возившийся с проигрывателем, подкладывая щепки под углы, наконец установил его более-менее ровно и опустил иголку на диск. Над палубой загремели первые аккорды «Fly Me to the Moon» [51].

– С музыкой – оно веселее, – сказал механик, поднимая взгляд – как раз вовремя. Уивер щелкнула затвором. Сливко моргнул и отвел глаза. Уивер давно привыкла чувствовать себя виноватой, вторгаясь в чужую жизнь. Обычно она относилась к этому как к части своей работы.

– Веселее-то веселее, – заметил Конрад. – А тех зубастых тварей помнишь?

Сливко взглянул в сторону джунглей, подступавших к самой воде, и убавил громкость.