Владимир Колотенко - Верю, чтобы познать

Меня вдруг осенило: это даже не дежавю, это было всегда! Ведь это она оживила мои клеточки той чудной ночью в подвале бани, когда мы у какого-то ветхого термостата занимались там... Ведь это ей я обязан верой в себя, в свое дело, наконец, в нашу Пирамиду жизни. Ведь это ее «У вас, Рест, все получится» вело меня через тернии к звездам... В чем же дело теперь, когда мы наполовину взобрались на свою Пирамиду? Почему она все еще сомневается?

Она знала себя и свои способности, и знала, что я это знал. Они никогда никем не были востребованы, спали в ней, как спит жизнь в горчичном зерне на дне амфоры времен Рамзеса. Я приехал к ней с просьбой, если хочешь, с требованием пробуждения и преображения. Мы знали это, как знают дорогу к лучине, способной воскресить пламя угасшей свечи. И костра! Мы не исключали пожара, в котором уже горели и Жанна д'Арк, и Джордано Бруно, да и Сам Иисус, пожара, который сожрал бы и нас с нашими убеждениями. Мы не только не исключали пожара, мы его жаждали.

Это были сумасшедшие дни. И ночи. Мы едва успевали переводить дыхание. Казалось, я потерял голову. Но я прекрасно понимал, что мне нужно не только ее тело... Не только...

Мне и в голову не могло прийти ревновать ее к князю Монако! Еще чего! Ревновать к нему Тину? С чего бы?! Когда я уверился в том, что Аня уже у меня, так сказать, в кармане, теперь Тина становилась моей навязчивой идеей. Давно стала уже!

Застолби нам с тобой вон там полновесный ад...

Вот-вот: я уже жаждал этого ада!

- Ты его получил? - спрашивает Лена.

- Сполна!..

Это были сумасшедшие дни, наполненные любовью и духом французского, так сказать, менталитета, от восторга перехватывало дыхание и судорога сводила горло. Глаза разбегались и от усталости подкашивались ноги, мы просто валились с ног, как измученные и истощенные длинной дорогой кони. Мы были счастливы, я - во всяком случае. Во всяком случае, я не чувствовал под ногами земли! Анне тоже досталось. Она едва переводила дыхание, а я гнал ее и гнал, погонял свирепым кнутом любопытства и, пожалуй, жизненной необходимости. Ведь нельзя было допустить, чтобы зря пропала даже минута. И мы наполняли мгновение за мгновением, каждую нашу минуту новым и новым, и новым узнаванием друг друга. До изнеможения. А потом, напоенные теплым светом и радостью, засыпали. Доходило до того, что Аня спала у меня на плече, а я дважды спал даже стоя...

Иногда, правда, вдруг что-то вспомнив, Аня, резко притормозив, останавливала свой «Феррари» у обочины и со словами «вылезай, я сама тебя найду», тотчас срывалась с места по каким-то срочным делам, и тогда я, мгновенно осиротевший, бродил по городу или по какому-то скверу, или парку до тех пор, пока не раздавался телефонный звонок:

- Ты где?

Я называл какие-то ориентиры, и в скором времени красный лимузин уже услужливо подкатывал к моим ногам: милости прошу, мой господин!

Аня ни разу не извинилась.

Это были сумасшедшие и счастливые наши дни. И, конечно, ночи. Я еще ни разу не был так счастлив. Я ни разу не вспомнил об Азе! Даже, когда Аня случайно заметила, что, мол, тот, первый наш клон, может, где-то живет изгоем и нуждается в помощи, я сделал вид, что не понял ее вопроса.

- Какой клон?..

Аня только посмотрела мне в глаза и тут же задала новый вопрос:

- И ты, конечно, не знаешь, чем сейчас занимается Лесик?

- Не знаю, - сказал я. - По-моему, он растолстел.

Аня рассмеялась. И ни о Азе, ни о ее Гуинплене больше не спрашивала. А мне нечего было ей сказать. Юлю она совершенно не знала, а Тина... Да ей даже в голову не могло прийти, что какая-то Тина... Пф! Ещё чего!..

Сначала я надеялся выполнить свою миссию в течение двух-трех дней, но прошла неделя, и мне не хотелось уезжать. Это были незабываемые семь дней, которые заставили меня по-новому взглянуть на жизнь. Правда! Аня разбудила во мне интерес к другой жизни, и я по-новому взглянул на свое будущее. Мне казалось, что до этой встречи я и не жил, что лучшие мои годы были каким-то кошмаром, умопомешательством, бредом. Я просто зря терял время, тратил себя на кошмарную выдумку, на идею, не стоящую ломанного гроша. Эка невидаль - Пирамида! Совершенное умопомрачение! Утопия же, утопия чистой воды! А теперь! Я обрел целый мир, Вселенную! И какую Вселенную - Аню! Никакие гены, никакие клоны и Пирамиды несравнимы с тем, что я вдруг открыл для себя! Всеобщее счастье мира, погоня за совершенством... Какая собачья чушь, какая-то интеллектуальная блажь! Увидеть Париж и умереть! - не об этом ли мечтают миллионы, миллиарды людей во всем мире? А я могу жить, просто жить здесь, в Париже, с удивительной женщиной... Припеваючи! Мы построим свою Пирамиду, свой маленький тихий рай на белом берегу у самого синего в мире моря!.. Я вдруг осознал, по крайней мере, мне захотелось... Мне пригрезилось и почудилось, что... Я летал! И мне уже не казалось, что я здесь теряю время. Я расставался с Парижем с чувством до краев наполненного сосуда. Да, я был через край переполнен Аней. Оказалось, что теряя, ты всегда что-нибудь обретаешь.

Вот в какие искушения иногда нас бросает жизнь, вот как испытывает нас судьба. Значит, жив еще злой Люцифер!

Потом, оторвавшись уже от земли, в самолете, набирающем высоту, протрезвев и придя в себя, я, конечно же, взял себя в руки.

Итак, на следующее утро мы с Аней расстались.

Меня уже ждала Тина.

- Дождалась? - спрашивает Лена.

- Ой, не спрашивай...

Это моя страна. Это мои друзья.

Это чумной барак. Третья от печки - я.

Вот я и начал плясать... От этой самой печки...

Я летел домой через Атлантику. Под нами были ослепительно белые и легкие, как чаячьи пушинки перистые облака, а далеко внизу, сквозь клочья дыр серебристо синели бесконечные воды океана. Я был рад своему возвращению. Дым отечества всегда будоражит и согревает душу после длительного отсутствия. Мне казалось, что я не был дома тысячу лет. Так бывает, когда за короткий промежуток времени успеваешь сделать кучу дел, становишься свидетелем множества интересных и важных событий, встречаешь неординарных людей, открываешь новые имена и взгляды. Разве Аня для меня не стала событием? Я поймал себя на мысли, что назвал Америку своим домом. Наш научный центр в предместье Чикаго стал для меня не только родным домом, но чем-то вроде спальни, да-да, не меньше. Этим стенам я мог доверить самые сокровенные не только мысли, но и желания. Здесь у меня не было тайн. Это было откровение и потрясение одновременно, да, это было как высверк выстрела в упор, который не сразил тебя наповал, но открыл слепые глаза. Крик в ночи. Точно: «Крик» Мунка, которого вместе с его «Мадонной» на днях выкрали из музея. Это было и как встреча с Богом, до которого отсюда, с высоты 10 тысяч километров от земли, ведь рукой подать. Когда самолет набрал высоту, я подумал, что было бы не лишним поблагодарить Бога за то, что Он для меня сделал. Я лежал в кресле с закрытыми глазами и разговаривал с Ним (Он был совсем рядом и не мог не слышать меня), как говорят с близким другом. Я благодарил и благодарил и просил Его и в дальнейшем споспешествовать мне в достижении нашей цели. Но, видимо, Он был занят другими, у Него ведь так много просителей. Меня-то Он, как потом оказалось, не совсем расслышал. Мне тогда припомнились слова Ушкова: «Бог - это Тот, Кто не слышит твоих просьб». Семена зла, это стало ясно потом, были посеяны много лет тому назад, когда Аза согласилась за какие-то там гроши, надо же! выносить наш первый клон. А пока я лежал в кресле с расстегнутыми ремнями и подводил итоги своей командировки. Самоотчет стал для меня привычным делом: сделал - отчитайся перед собой, подведи черту. Похвали себя за успешные шаги, выяви и проанализируй ошибки, пожури за проигрыши, сделай выводы. Обычное повседневное дело. Так поступает каждый здравомыслящий и идущий к известной цели, ищущий мужчина. Я нашел. Эврика! Я нашел Аню. Это, конечно же, жирный плюс. У меня не было сомнений по поводу нашего будущего. Теперь, когда Аня была, так сказать, у меня в кармане, появилась надежда приступить, наконец, к осуществлению своей заветной мечты. Я не сомневался и в том, что так же легко заполучу и Юру. А пока - домой, домой в Америку...