Владимир Колотенко - Прикованные к тени

- Заходи...

Это была не баня, но и не храм науки.

- Слушай, - сказал Жора, как только мы вошли, - ты, говорят, скрестил там ужа и ежа и наладил производство колючей проволоки? Гоголь-моголь будешь?

Он нисколечко не изменился: та же суточная небритость на щеках, тот же тихий тембр голоса, та же чарующая улыбка... Даже синяя шерстяная кофта - та же! У меня мелькнула мысль, что она приживилась к Жоре, и он может снять ее только с кожей. Но он стал и немного другим.

- Привет, - сказал я, - ты по-прежнему тяготеешь к подвалам и темноте?

Мы уселись в какие-то старые кресла.

- У тебя, и правда, получилось что-то с генами черепахи? - ответил он вопросом на вопрос. - Мы читали в «Science», что твои мышки прожили в полтора раза дольше, чем обычные, это правда?

- Я же тебе звонил.

- Мало ли...

- Все газеты пестрят... - начал было я.

- Я еще Чехова не всего прочитал, - оборвал меня Жора.

Он нашарил рукой какой-то тумблер на стене и включил несколько мощных ламп. Сразу стало светло, что даже глаза невольно прищурились. Спрятаться было некуда. Жора смотрел на меня своими синими (я надеялся) глазами и улыбался. Я чувствовал себя как на допросе. Мы так и не обменялись рукопожатием.

- Расскажи...

- Выключи, - попросил я.

Он снова щелкнул тумблером, и я облегченно вздохнул.

- На, ешь, - сказал он, и придвинул поближе ко мне мерный цилиндр с кедровыми орешками. - Гоголь-моголь будешь?..

- Я бы съел сейчас жареного цыпленка.

- Цыплята еще только клюют пшено. Что нового?

- Перестань, - сказал я, - ты все знаешь.

Теперь я сидел и осматривался: огромная комната без единого окна, под ногами бетон, стены оштукатурены, в дальнем углу - кабина грузового лифта... Все пространство уставлено огромными деревянными ящиками, некоторые уже разбиты и из них виднеются части сверкающего лабораторного оборудования.

- Слушай, - сказал я, - что это?..

Жора не обратил внимания на мой вопрос.

- Знаю, - сказал он, - но я хотел бы услышать это от тебя.

Я коротко рассказал все, как было: гены кедра, черепахи, бабочки-однодневки... гетерогенный геном, что еще? Я уступал под его натиском, но рассказывал, конечно, не все. Никакой Азы не было и в помине. Не хватало еще и ее сюда приплести. Я темнил? Да нет. Мы же об Азе не напечатали ни строчки. Ни в «Nature», ни в «Science». И было бы ошибкой обличать меня в двоедушии.

- Граба, - поправил меня он, - гены граба...

- А я что сказал?

Он привычно дернул скальпом, и я тотчас узнал нашего Жору.

- При чем тут твои бабочки, мы говорим о шимпанзе.

- Ну да?

Если честно - я запутался в этих экспериментах. Их было столько проведено и с генами дуба, и граба, и какой-то сосны, и черепахи - самые разные комбинации в самых невероятных условиях... И на бабочках, и на мушках, и на мышах, и на крысах... Даже на обезьянах в Сочинском питомнике... Я и правда не помню, какие результаты и где мы опубликовали.

- Не темни, - сказал Жора.

У меня и в мыслях не было что-либо таить от него! Об этом не могло быть и речи! Я был настолько полон признательности и уважения к Жоре, что не мог что-то скрывать от него. Но обо всем рассказывать - не хватило б жизни! Я попытался как-то оправдаться, но он взял меня за руку.

- Да ладно тебе...

Затем он подвел меня к своему модулю.

- Вот смотри. Мы тут побеждаем рак, и скоро он упадет к нашим ногам. Как думаешь, упадет?

Я увидел новенький, с иголочки, шведский дезинтегратор тканей, предназначенный для испытания биологически активных химических соединений.

- Прямо с выставки, - хвастался Жора.

- Ух, ты! - сказал я.

Он взял трубку и стал набивать ее табаком, долго после этого раскуривая. Я не переставал удивляться: Жора никогда не курил трубку! Затем он водил меня от прибора к прибору, рассказывал и рассказывал об открывающихся перед ним возможностях теперь - наконец-то! - обеими руками вцепиться в горло непобедимому раку и душить его, душить...

- А вот наша гордость - модуль с биодатчиками, обыкновенный планктон...

- Планктон?..

- Да, планктон, память которого...

- Память?..

Оказалось, что память какого-то там планктона способна обнаруживать подводные лодки врага. И Жора (это была секретная разработка, спецзаказ военного ведомства) с удовольствием гонялся за ними под волнами мирового океана и обнаруживал, что, видимо, доставляло ему немалое удовольствие.

- Слушай, - снова спросил я, - но как здесь можно работать? Это же Москва, а не какая-то там Хацапетовка...

- Нам строят испытательный полигон, - сказал Жора.

Когда я был наспех ознакомлен со всем арсеналом борьбы с раком и вражескими подлодками, мы снова уселись в какие-то драные кресла, он посмотрел мне в глаза и задал свой главный вопрос:

- Как там мои Натальи?

В Москве он жил один, и ему, я знал, не хватало его Наташ. Он, конечно, звонил им, но разговаривающий пластик не мог заменить блеска их глаз и задорного смеха. Я это прекрасно понимал. Я стал рассказывать все, что о них знал. Жора слушал.

- Ладно, - вскоре прервал он меня, - хватит. Гоголь-моголь будешь? Яйца свежайшие, из соседней деревни.

Это был золотой вопрос!

- Давай свои яйца, - согласился я.

Весь день я проторчал в лаборатории, восхищаясь новенькими, сверкающими в свете гудящих ламп дневного света перфузионными модулями и целлоскопами, центрифугами и шутель-аппаратами. Правда, большая часть научного оборудования стояла еще в деревянной обшивке, нераспечатанной. Жора водил меня по комнатам и тыкал пальцем то в цейссовский аппарат, предназначенный для съемки клеток, то в блок электронно-вычислительной машины, занимающий полкомнаты, то еще в какие-то ящики с аппаратурой, назначение которой он и сам затруднялся определить.

- Остальные еще не подвезли...

По его проекту где-то на Западе был создан дезинтегратор тканей, Жорин конек, который вывез его на вершину научной славы. Мне всегда казалось, что Жора способен создать не только дезинтегратор клеток и тканей для изучения тонкого их строения, не только дезинтегратор отдельного человека, но и дезинтегратор всего человечества. Если, конечно, это ему понадобится. Ему или человечеству. Мне казалось: дай ему рычаг - он и Землю сдвинет. Конечно же, я завидовал Жоре, его возможностям и радовался его успехам. Да, его методы тестирования биологически активных химических соединений широко использовались в фармакологической промышленности и приносили немалые прибыли, а значит, предоставляли безграничные возможности для научного поиска. Это большой козырь для творческой личности. И Жора творил.

К часу дня или к двум в подвал стали стягиваться боевые силы науки, пили кофе, курили, говорили, шептались, гудел улей, я сидел тихонько в углу, наблюдал... На меня обращали внимания не более чем на вешалку. Никто со мной не поздоровался, никто мне даже не кивнул. Жора, казалось, тоже забыл обо мне. Я прикрыл глаза и сделал вид, что уснул. Прошел час или два, или три, я менял только позу, склоняясь на подлокотник то в одну сторону, то в другую, а потом-таки и уснул, а когда проснулся и открыл глаза, оказался совершенно один. Оставалось ждать. Жора появился минут через сорок.