Владимир Колотенко - Хромосома Христа

– Да-да, а Линдон Бернхем, а Агостиньо Нето…

– Добавь к ним, – сказала Варя, – и Мао Цзэдуна, и Энвера Ходжу…

– Кто это? – спросил Вит.

– Кажется турок или албанец.

– А еще все египетские фараоны, – сказал Амер.

– Есть места древних захоронений, – сказала Нева, – о которых мы толком не знаем.

Все попытки оживить ДНК, добытую из тканей, подвергшихся обработке формалином, спиртами или другими гистологическими способами фиксации материала, нигде в мире не принесли желаемого результата. Оставалась надежда на мумию.

Я не знал, как обстояли дела с Пироговым, но можно было догадаться, что паломничество к нему уже началось. С фараонами тоже нужно было спешить. За те тысячи лет, которые прошли с момента их мумификации, варвары современности не раз надругались над останками египтян и растащили их по разным концам земли. Нужно было спешить, везде успевать. Ехать в Египет? Эта мысль торопила меня. Ленин – это хорошо. Пирогов – тоже славно. Но заполучить ДНК какого-нибудь Хеопса, Рамзеса или Аменхотепа было очень заманчиво. Эта мысль кружила мне голову, из нее вырастали крылья за моей спиной. Пирамиды, сфинкс, мумии… Есть, конечно, и Тибет, и Шамбала… Говорили, что где-то в горах, в недоступных пещерах в состоянии анабиоза лежат штабелями лучшие представители человечества, готовые тут же стать Адамами или Ноями нового рода людского в случае очередного всемирного потопа.

– И ты веришь всем этим россказням? – спрашивал меня Жора, когда речь заходила о сенсационных результатах какой-нибудь научной экспедиции или новой гипотезе какого-нибудь исследователя из Массачусетса, Гарварда или Сорбонны.

Я верил.

– Верить нужно тому, что можно увидеть собственными глазами, пощупать или попробовать на зуб.

– Каренчик рассказывал…

– Каренчик?! И ты веришь этому болтуну? Он же чистой воды хронофаг ! Балабол! Балаболка!.. Ты побольше слушай всяких там экстрасенсов. Их сейчас развелось… Как грязи. Определенно!

Для демонстрации веры Жора чаще всего использовал свои большие, крепкие как у коня белоснежные зубы. Одному ему было известно, как он отбеливал и растил этот жемчуг в пучине своего рта, но тот факт, что этим зубам завидовали писаные красавицы и красавцы, оставался незыблемым.

– Вот смотри…

Он добывал из глубин заднего кармана своих видавших виды потертых джинсов старинную изломанную, но отполированную до блеска золотую монету и, ощеряясь, как пес над костью, вгрызался в нее зубами.

– … это золото, – не разжимая челюстей, сипел он сквозь зубы и, делано выпучив от натуги глаза, пальцами гнул монету, а затем, тыча ее мне под нос, добавлял: – это золото. Ему более трех тысяч лет, подарок от Нефертити, не веришь?

Я верил. Этому нельзя было не верить.

Слушая Жору, все заглядывали ему в рот, который время от времени сыпал такими откровениями, что это приводило в восторг:

– А кстати говоря, ты знаешь, что ДНК вообще не земного происхождения? Энэлотики воруют наших женщин и с их помощью клонируют себя, пополняя человечество небесными генами. Так они хотят помочь человечеству стать совершенней. Ты это знаешь?

И тот, кому предназначалось это откровение, еще долго оставался в недоумении: откуда Жоре все это известно? Но никто об этом Жору не спрашивал.

Я тоже слышал о проделках энэлотиков, но знать этого не мог. Я не мог понять также, почему эта новость была кстати.

Он, смеясь, приставал с этим знанием и ко мне:

– Ты-то хоть знаешь?..

– Знаю, – сказал я, чтобы он отлип.

Жора пропустил мое «знаю» мимо ушей и продолжал:

– Теоретизирование всегда было, а сейчас и подавно является, прекрасным способом зарабатывать деньги собственной башкой. Но ты же знаешь крылатую фразу о том, что теория без практики мертва. Этот догмат хоть и мертв, но живуч. Покажи мне свое Царство небесное…

Жора подходил ко мне вплотную, заглядывал в глаза, как заглядывают в зрачки человека, перенесшего клиническую смерть, и продолжал наступать:

– Ну, покажи, покажи… И ты веришь этим россказням?!

Я верил. Я вполне мог допустить, что ДНК может храниться в клетках человека, помещенного в такие условия, при которых ее свойства сохраняются наилучшим образом длительные промежутки времени. Какие свойства? Те, что обеспечивают все проявления его жизни. Это как спора человека. Изучить эти условия, научиться управлять – было бы верхом желаний каждого исследователя.

– Человек – хранилище ДНК! Ну, ты, брат, загнул. – Жора не давал мне проходу: – Ты в своем уме?

Я верил, что клон и вечность – близнецы-братья. Создавая условия существования отдельных клеток, органов или целого организма, можно научиться управлять вечностью. Такова сила власти гена. Я понимал, что эта цель эфемерна и в продолжение наших жизней – недостижима. Но направление поиска, считал я, было выбрано верно: колодец копать нужно здесь. Хранилищем ДНК является не только человек, но и все формы жизни – от вируса до каждого самого что ни на есть жалкого и ничтожного Homo. И аж до Иисуса Христа, Человека совершенного – Homo perfectus! Ибо кто же, как не Иисус Христос, способен оплодотворить человечество Совершенством?!!

– И вот наука, а не глаз или ухо, не зуб или палец – на-у-ка, слышишь?! – должна стать инструментом…

– Ну за-ачем, – возражал Вит, просто давясь собственными словами, – за-ачем простому человеку твоя наука? Он же, ну-у…

– Что «ну-у»?..

– Ну-у туп!..

– Наука, – зло прерывал Вита Жора, – это инструмент и аппарат веры человека. Пойми: без нее человек слеп. Без нее он теленок и раб. Раз уж Бог дал человеку науку для изучения природы – а значит, самого себя – глупо от нее отказываться.

Все это Вит знал и без Жоры, но Жора еще раз ткнул Вита лицом в грязь, чтобы тот не задавал дурацких вопросов. Время от времени Жора поступал так с каждым, кто покушался на его, Жорино, предназначение.

– Причем тут твой Ho-omo perfectus?!

– При том!..

– Кофе хотите? – вторгалась в разговор Юлия, чтобы остудить наши эмоции.

А тем временем в стране начался переполох. Этот лысеющий меченый, пятноголовый Homo, пересевший с комбайна на царский трон, дал-таки всем жару. Надо же быть таким подслеповатым!..

А к нам со стороны генералитета страны пропал всякий интерес. О нас попросту забыли, мы стали изгоями. Отсутствие генеральской опеки давало о себе знать…

Мне вдруг припомнилась женщина, которая однажды перестала слышать меня, перестала читать все, что я для нее писал… Вдруг! Неужели она разуверилась в моей Пирамиде?

– Ты слышишь меня? – спросила Юля.

– Да, конечно, слышу.

– И что ты скажешь по этому поводу?

Я поймал себя на том, что не слышал ее вопроса.

– Да, – говорю я, – конечно…