Ольга Рэйн - Мы здесь есть

Глеб не спал, сидел на лежанке с мнемом, коротал время, заучивая слова каарху – когда они прилетят с экспедицией спасать планету, неплохо будет знать язык.

– Аутаа… Тууоо… Риивулеее.

Мартыны не следили за ночным порядком – в этот поздний час спали все, кроме тех, кто внезапно просыпался голодным и брел «питаться». Глеб собирался притвориться одним из них, в желудке и правда было пусто, после встречи с русалками он не смог проглотить ни кусочка.

Дорогу наверх он нашел легко. Отодвинул плотную, шелковистую ткань двери. Синие листья на потолке светились, за обрывом в полу зияла фиолетовая темнота. Русалка – Третья – приподнялась в своей лохани и посмотрела на Глеба, будто ждала его. Он шагнул к ней с мнемом, показал кристаллы, прилепил пару к своей голове. Она покачала головой. Лицо у нее было как каменное, мимики почти никакой, но Глеб понял, что нужно сделать. Он дотронулся до стержней в ее голове, потянул один – он двигался туго, ей, наверное, было больно. Женщина прикрыла глаза, закусила губу белыми, совсем человеческими зубами – выступила кровь, красная, очень темная. Глеб остановился, но она дернулась нетерпеливо – продолжай! Когда черные стержни вышли и упали на пол, Глеб почувствовал голос русалки – он звучал в голове тихо, надо было прислушиваться, будто бы кто-то говорит с тобою издалека.

– Спасибо, – сказала она.

– Как тебя зовут? – спросил Глеб вслух, не будучи уверенным, достаточно ли подумать вопрос или же нужно задать его вслух.

– Не могу сказать свое имя. То, чем я стала, уже нельзя назвать этим именем, а значит, и тревожить его не нужно. Зови меня как хочешь, Глеб. Я вижу в тебе – ты сильный, всегда будешь Глеб.

– Буду звать тебя Ундиной, – он не стал спорить. – Может, потом передумаешь. Я тебя вынесу, прямо сейчас. Я знаю, где выход из горы, мы спустимся к воде, поплывешь к своим. Потом вернусь за остальными. Достаточно страданий. Пора начинать исправлять то плохое, что случилось…

– Иногда случилось так много плохого, что пути назад уже нет.

– Всегда есть, – убежденно возразил Глеб.

– Ты веришь, что твоя женщина у нас, – печально улыбнулась Ундина.

– Верю. Не могу не верить. Скажи – если это так, будут ли к ней там добры?

– Да, – сказала Ундина. – Мы добры… к таким, как ты. В наших городах есть старые рисунки, там такие, как ты, стоят рядом с такими, как мы. Многие думают, что вы – наши древние боги…

Глеб вытащил ее из воды – она оказалась тяжелой, намного тяжелее человека такого же размера. На безволосом затылке у нее была выпуклость с двумя вертикальными дыхалами-ноздрями, как у кашалота. Тонкая пленка мембраны открывалась и закрывалась – Ундина жадно дышала носом, Глеб чувствовал ее удовольствие, которое вдруг сменилось страхом, таким резким и отчаянным, что у него самого под ложечкой засосало.

– Они идут, идут сюда, – сказала она. – Быстрее, положи меня в воду и начни со мною спариваться. За это тебя не накажут.

– Глупости какие, – Глеб пришел в абсолютный ужас от ее слов. – Сейчас я им постараюсь объяснить…

Крааху оказалось десятка три, большинство из них он видел впервые. Ваал вышел вперед, за ним Глеб увидел белое пятно на морде Усо.

– Послушайте, – начал Глеб. – Я понимаю, что ваш народ во многом винит ее народ, и дружбы между вами нет. Но чтобы вражда и страдание кончились, всегда нужен первый шаг. Он самый трудный, его тяжело сделать, но…

Ваал тихо, страшно зарычал, шерсть на его холке поднялась. Через секунду остальные мартыны подхватили рык.

– Плохо, – сказала Ундина. – Беги, Глеб. Брось меня, иди к моему народу, прыгай вниз! Быстрее!

Глеб покачал головой – нет-нет, надо разобраться, бегством ничего не решишь. И тогда она закричала. Крик был ярко-белый, с острыми краями, с длинными шипами, он раздувался у Глеба в голове – он видел, как некоторые мартыны падают и катаются по полу, зажимая уши, он и сам был готов покатиться, держал Ундину из последних сил, но тут кто-то вырвал ее из его рук, и крик резко прервался.

Тишина казалась оглушительной. Ундина лежала на каменном полу со сломанной шеей, и ее темно-голубые, неестественно вывернутые ноги мелко подрагивали. Потом огромный черный зрачок сузился и застыл.

– Что вы наделали? – в ужасе спросил Глеб. – Что же вы все делаете, а?

Ваал прорычал что-то, поднял кристаллы мнема, которые Глеб уронил, надел на голову, как делал во время их «бесед у камина». К Глебовой неожиданности, вторую пару подняла Усо. Третья веселыми рожками так и торчала на его собственных висках.

– За предательство мы заберем у тебя один глаз, – сказала Усо. Ему послышались в ее голосе нотки торжества.

– Оба, – сказал вдруг Ваал и посмотрел на свои когти.

Глеб не понимал – как это «заберут»? Какое предательство? Он собирался освободить разумное страдающее существо, которое ничего никому не сделало и которое мучили годами самым унизительным образом. А с мартынами же у них дружба, он же предложил свозить ребят на глайдере к родственникам, восстановить связь племен. Ваалу же понравилась эта мысль!

– Ты не сможешь от нас уйти, – сказал Ваал, обошел Глеба, с медвежьей силой обхватил его плечи. – Судя по тому, что ты рассказал о своих людях, они прибудут сюда. Они захотят тебя вернуть. Ты будешь важен. При торговле надо иметь что-то важное для другого…

Они не хотят, чтобы мы им что-то дали, – понял Глеб. То, что мы можем дать – помощь, поддержку, исправление планетарного ущерба – они хотят взять у нас сами… Не хотят добрых землян-прогрессоров. Хотят быть в своем праве, при своей силе – как же это важно разумным существам! И даже землянам – стоит вспомнить истерики про Странников…

Так он отвлекал себя, пока к его лицу приближались острые когти Усо – в ее глазах чудилась Глебу стылая горечь самки, потерявшей детенышей, и разумной женщины, смотревшей, как умирают любимые. Ему казалось очень важным сохранить выдержку, не кричать и не дергаться, раз уж ситуация безнадежная, так пусть останется хотя бы человеческое достоинство. А потом горячее полоснуло по глазам, тело отозвалось первобытным ужасом «меня калечат! меня нарушают!» – Глеб кричал и извивался в крепких лапах Ваала, а потом все исчезло.

В темноте кто-то тихо плакал, поскуливая.

– Кто здесь? – пробормотал Глеб по-русски, не понимая, почему темно – ведь он проснулся и открыл глаза. Потом вспомнил. Резко сел. Голова болела ужасно, в глазницы будто огня залили.

– Нииру, – прогудела темнота.

– Нииру… – Глеб облизал сухие губы, пытаясь вспомнить слова – мнемокристаллов не было. – Нииру, аутаа… Помоги!

Ему надо было выбраться отсюда. Терять больше было нечего, совсем нечего. Он хотел домой.

К маме – и заплакать.