Ольга Рэйн - Мы здесь есть

К Марте – и согреться.

К специалистам Комкона – умным, опытным, поднаторевшим в прогрессорстве и непростых ситуациях. Хотел, чтобы боль и сложности закончились, чтобы все стало просто и хорошо, как раньше. Он чувствовал, будто его резко выдернули из веселого категоричного детства во взрослую жизнь – где не было простых выборов, а было какое-то всеобщее страдание и зло под солнцем.

– Нииру, аутаа… Мииса олее? – надо понять, где он сейчас находится. – Олее?

– Вакеаа…

Жестокая комната… Глеб дернулся – встать, нащупать ориентиры, перелезть барьер, сгруппироваться и прыгнуть вниз, в воду, будь что будет – но ноги его оказались крепко связаны. Попробовал поползти – но веревки оказались к чему-то привязаны. Глеб дергался, как потревоженная гусеница, и крепко приложился лицом об пол. Боль ошпарила голову, он почувствовал, как из глаз снова заструилась кровь.

Мартынчик вдруг вздохнул совсем по-человечески, будто решаясь, и Глеб почувствовал на щиколотках его острые когти. За несколько минут он, пыхтя, разодрал Глебовы путы.

– Глееб, – позвал он. – хууолелиии…

Глеб не знал, что это значило. Ниири, вздыхая, убежал. Стало очень тихо.

Щупая перед собою, Глеб дополз до первого препятствия, поднялся, шаря руками. Перед ним была каменная ванна. Поднялся, ощупал ее – пустая, сухая. Он помнил, как они располагались, но не знал, у какой именно сейчас стоял. Глеб составил трехмерное геометрическое уравнение и пополз к следующей – если в ней русалка, то он в передней трети зала, и до барьера – рукой подать. Глеб едва не промахнулся мимо, задел основание ногой, уже миновав. Поднялся, почувствовал под руками прохладную воду, живое тело. Нащупал стержни в русалкиной голове, морщась, вытащил. Русалка молчала, будто у нее не было сил говорить.

– Как тебе помочь? – спрашивал Глеб. – Что мне сделать? Я ухожу отсюда – хочу попасть к твоему народу. Помоги мне. Помоги себе.

Русалка молчала – Глеб услышал лишь отголосок тяжелой, беспросветной грусти, усталость, в которой разум больше не мог говорить. Он погладил ее по руке. Добрался до следующей лохани – пусто. Теперь он знал, где он в зале, с точностью до метра, и не пополз, а пошел вперед – вытянув дрожащие руки, щупая пространство перед собою. Нашел вторую русалку. Вытащил стержни.

– Спасибо, Глеб, – тихо сказала та. – Тебе не нужно задерживаться ради нас. Это ничего не изменит при твоей встрече с моим народом. Они помогут тебе. Я бы помогла – встретив тебя, когда свободно жила в океане, когда гуляла в цветных лесах, рисовала на песке, собирала Пищу… Мы пели с сестрой, это было красиво… Теперь она далеко.

– Нужно, – ответил Глеб. – Иначе нельзя.

И он с усилием вытащил русалку из каменной лохани, потащил, тяжело дыша, к обрыву над морем. Неизвестно, переживет ли она падение. Неизвестно, переживет ли он сам. Но так, как сейчас, – никак нельзя больше, ни минуты больше нельзя.

– Стой, – сказала русалка. Глеб остановился резко, голова закружилась, он пошатнулся и чуть не упал. – Я вижу, что ты хочешь упасть со мною вниз, закрыть меня собою от удара о воду. Но я прыгну сама. Возьми мою сестру. Прошу.

– Эта, в воде, – твоя сестра? – удивился Глеб. – Ты сказала, что она далеко?

– Она далеко, – грустно ответила русалка. – Но если выживет, то, может быть, сможет вернуться…

Голова у Глеба слишком сильно кружилась, он положил русалку на широкий каменный барьер и пополз обратно на коленях. Два раза падал, поднимался с трудом. Добрался. Поднял. Она оказалась гораздо легче, будто бы вся иссохла внутри, Глеб смог донести ее до края.

– Я слышу, как они приближаются, – сказала вторая русалка. – Их двое. Идут смотреть на тебя и спариваться с нами. Поспеши, Глеб. Будь удачлив, Глеб. Прощай, Глеб.

Глеб протянул к ней руку, но встретил лишь пустоту и движение воздуха – русалка беззвучно перекатилась по камню и упала вниз. Держа ее сестру, Глеб нащупал край пустоты, забрался, сел. Было очень страшно, но будто и тянуло – все, все, конец, так или иначе, что-то сейчас завершится. Толкнувшись ногами, Глеб спрыгнул вниз – засвистел воздух, потянула планета, засмеялась в его руках безумная русалка. Глеб сгруппировался так, чтобы защитить ее от удара и войти в воду наименьшей площадью.

Удар вышиб из легких воздух, треском прошел по костям, потянул Глеба вниз, вниз, в темноту вязкую, плотную – умирать. Кажется, он услышал, что кто-то кричал – высоко, протяжно, по-дельфиньи. Марта любила дельфинов.

Марта…

Он знал, что нельзя вдыхать воду – но тело не послушалось и набрало полные легкие, все загорелось огнем, сознание поплыло. Его схватили и потащили вниз. Или вверх. Или в сторону. Он ничего не понимал. Кажется, он умирал, и это никак не кончалось.

Потом был воздух на лице, что-то твердое под ногами. Потом его мучительно выворачивало горькой водой – и пониманием, что мир сложнее, страннее, чем он всегда думал, – и гораздо более жесток. Освободившись от воды в легких, он упал на спину, уставился вверх глазами, которых не было.

Шаги. Плеск. Шепот нескольких сознаний – теплый, успокаивающий, монотонный, отдельных голосов было не разобрать. Шаги ближе.

Глеб лежал и плакал – впервые плакал лет с восьми, когда так сильно скучал по маме в школе, что его даже домой отправляли на месяц. Слезы собирались в заживающих кратерах глазниц, щипали, жгли. Теплая рука легла на его щеку.

– Я люблю тебя и небо, – сказала Марта, – только небо и тебя…

Голос у нее был напряженный, будто она старалась не реветь. Глеб дернулся, вскочил, схватил ее обеими руками, сжал так, что ей, наверное, больно было, потом уткнулся лицом ей в грудь, вдыхал ее запах, надышаться не мог.

– Прости, прости, – говорила она. – Уж ты натерпелся, мой хороший. Я испугалась сначала, когда их под водой увидела, русалов этих, а они так быстро плавают, схватили меня, я ничего не успела… Уволокли меня вниз, за затонувшей аркой тайный вход… Пока мы с ними объяснились, вернулись к берегу, а тебя уже не было. И кровь на камне у глайдера… Я бегала, кричала, искала тебя. Валтамери – так они себя называют – меня убедили, что в доме будет опасно оставаться, нужно к ним вернуться. Что нужно подождать, что эти… медведи тебя вряд ли убьют. Ох, я от этого «вряд ли» криком кричала, а поделать ничего не могла! И вот я тут… а ты там… Глебушка мой!

Она целовала его брови, щеки, ей, кажется, не были противны и страшны его раны.

– Глаза восстановят, – говорила Марта, поднимая его с гладкого пола, помогая идти по коридору. – Пара лет слепоты – это, конечно, тяжело, но у тебя же я, а у меня глаза, в полном твоем распоряжении. Я больше не хочу с тобой расставаться, Глебушка. Слепоту переживем, а у тебя теперь другие чувства обострятся, интересно же! Вот скажи, из чего стены и пол в этом коридоре? Янтарин! Странники! Когда они здесь все это построили – неизвестно, но такие интересные штуки есть! А ведь эта планета вряд ли в списке Горбовского-Бадера… А янтарин теплый на ощупь, ты чувствуешь?