Джек Вэнс - Хроники Кадуола. (Станция Араминта. Эксе и древняя Земля. Трой.)

Флоресте всколыхнул мои застоявшиеся воспоминания, когда упомянул о том, что Керди, выступая с «Лицедеями», глаз не мог оторвать от Сесили. Но все его потуги были тщетны. Сесили не подпускала к себе ни его, ни Арлеса. Как же быть с патрулированием табора? Еще одна мысль пришла мне в голову и подошла к общей картине, как недостающий кусочек мозаики. Керди говорил мне как-то, что он никогда не подчиняется приказам, которые считает глупыми или бесполезными. У Керди всегда было самое величественное представление о себе — он неповторим, он не подлежит действию обычных правил и постановлений. С точки зрения Керди приказ, согласно которому он должен был ходить ночью вдоль ограды табора йипов, был глуп и бесполезен. Как только Арлес ушел, Керди тоже решил дезертировать. Он последовал за Арлесом в гардероб «Лицедеев» и переоделся в «первобытный» костюм. Теперь он был свободен! Он мог делать, что хотел, все внутренние препятствия исчезли. И больше всего он хотел покуситься на Сесили — продемонстрировать ей неповторимое величие своей похоти и строго наказать ее за преступное пренебрежение!

Сказано — сделано. Керди осуществил свой план. Это был для него миг победы, самое славное свершение в его жизни».

Глоуэн замолчал. Все вопросительно смотрели на Керди. Тот сидел, как каменный.

Намур резко сказал: «Все это очень хорошо, и даже не мое дело, но где твои доказательства, позволь спросить?»

«Керди видно на фотографиях, — ответил Глоуэн. — Он спешил вернуться в патруль и забыл об осторожности. Видно, как он идет, наклонив голову и размахивая руками, по Приречной дороге. Никаких ошибок не может быть — это Керди собственной персоной».

«Все это ложь, — сказал Керди. — С первого до последнего слова».

«Значит, ты ничего не признаёшь?» — спросил Бодвин Вук.

«Мне нечего признавать. Все это ложь».

«И ты оставался в патруле все положенное время?»

«Так точно. Глоуэн всегда ко мне ревновал, потому что я — это я, чистокровный Вук, а он — полукровка!»

Бодвин Вук произнес бесцветным, ровным голосом: «Ларк Диффин, подойдите, пожалуйста».

Намур вмешался тоном человека, доведенного до отчаяния: «Если мои показания больше не нужны, я хотел бы откланяться».

Бодвин взглянул на Глоуэна: «У тебя нет больше вопросов к Намуру?»

«В данный момент нет».

«Вы можете идти».

Намур молча удалился. Подождав полминуты, за ним ненавязчиво последовал Айзель Лаверти. Тем временем Ларк Диффин вышел из угла, где он до сих пор сидел в полном молчании — белобрысый молодой человек, высокий, с заметным «пивным» брюшком. Ощетинившиеся, как у тюленя, усы придавали его лицу несколько юмористическое выражение.

Бодвин Вук обратился к присутствующим: «Все вы, конечно же, знаете Ларка Диффина, лейтенанта добровольного ополчения. Ларк выходил в патруль вокруг табора йипов сразу после той смены, в которую должны были дежурить Керди и Арлес. Лейтенант, будьте добры, повторите то, что вы мне рассказали».

Ларк Диффин дернул себя за ус и с беспокойством покосился на Керди: «Я изложу факты такими, какие они есть, ничего не прибавляя от себя. В тот вечер, о котором идет речь, то есть в последнюю ночь Парильи, я вышел в патруль на десять минут раньше начала своей смены — я всегда так делаю, чтобы не опаздывать. В патрульной будке не было ни Арлеса, ни Керди — но, к моему удивлению, обходной лист был уже заполнен до конца, вплоть до последних двух подписей, которые Арлес и Керди должны были проставить в полночь, по возвращении из последнего обхода. Это, конечно, было против правил.

Через несколько минут появился Керди. Он сначала никак не мог отдышаться, и на нем вместо формы был так называемый «первобытный» костюм из тех, в которых выступали «Лицедеи». Тоже серьезное нарушение правил. Керди явно испугался, увидев, что я пришел раньше времени, и стал оправдываться, заметив мое явное неодобрение. Он сказал, что забежал в гардероб «Лицедеев», чтобы взять костюм и не тратить на это время впоследствии. По его словам, Арлес сделал то же самое.

Я строго указал на то, что Керди и Арлес заранее проставили подписи в обходном листе, что совершенно недопустимо. Я заметил, что по правилам должен сообщить об этом начальству. Тем не менее, в таборе тогда ничего подозрительного не происходило, ночь прошла мирно и спокойно. К утру я решил посмотреть на это нарушение сквозь пальцы — в конце концов, молодых людей заставили пропустить последний вечер Парильи! С тех пор я успел позабыть об этой истории и никогда бы, наверное, не вспомнил, если бы Глоуэн не догадался меня расспросить. Кстати, теперь я припоминаю, что Керди прибежал не со стороны склада, где находится гардероб, а с Приречной дороги».

Глоуэн повернулся к Керди: «Ну, что скажешь? И это ложь?»

«Я больше ничего не скажу. Я остался один. Впрочем, так оно всегда и было — весь мир всегда был против меня».

«На сегодня все! — резко сказал Бодвин Вук. — До предъявления формальных обвинений ты можешь оставаться в пансионе, но не пытайся покинуть станцию. Я посоветуюсь с коллегами, и мы решим, как лучше всего поступить в твоем случае. Не думаю, что тебе позволят представлять свои интересы в суде — рекомендую нанять адвоката».

Глоуэн пообедал один в «Старой беседке» и, за неимением ничего лучшего, сидел и допивал вино, оставшееся в графине, пока Сирена потихоньку перемещалась по небу.

Вечер еще не начался, но Глоуэн больше не мог ждать. Он направился в тюрьму, где Марк Диффин без лишних слов пропустил его в камеру Флоресте.

Флоресте сидел за столом и писал черными чернилами на оранжевой бумаге. Обернувшись, он приветствовал Глоуэна сухим кивком: «Я уже кончаю». Он вложил бумаги в конверт из толстого картона и написал на конверте: «Не открывать до захода солнца!»

Заклеив конверт, он бросил его Глоуэну: «Я сделал то, чего ты требовал. Не открывай конверт раньше времени!»

«Не понимаю, чем объясняется это условие, но я его выполню», — Глоуэн задумчиво положил конверт за пазуху.

Флоресте отреагировал быстрой усмешкой, по-волчьи обнажив зубы: «Завтра — или даже еще раньше — мои соображения станут очевидными. Теперь наша сделка заключена, и ты должен отказаться от гражданского иска».

«Это зависит от содержимого конверта. Если это всего лишь очередной приступ безудержной похвальбы и претензий на гениальность, я обчищу ваш банковский счет до последнего гроша. Так что подумайте хорошенько, Флоресте, и, если необходимы какие-либо изменения, внесите их сейчас же».

Флоресте угрюмо покачал головой: «Я не смею рисковать! Ты уже показал, на что способен — ты безжалостен!»

«Это не так. Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь своему отцу».