Джек Вэнс - Хроники Кадуола. (Станция Араминта. Эксе и древняя Земля. Трой.)

«Возможно, вы правы», — не стала спорить Уэйнесс. Она попробовала голубцы и нашла их вполне съедобными. Пиво ей тоже понравилось; она выпила целую кружку. Вскоре стали прибывать многочисленные завсегдатаи. Некоторые, хорошо знакомые с Лефоном, присоединялись к нему за столом. Уэйнесс представили такому множеству чудаков, что она не могла всех запомнить: Федору, гипнотизировавшему птиц, сестрам Ефросинье и Евдоксии, Верзиле Вуфу и Коротышке Вуфу, Гортензии, отливавшей колокола, Даглегу, изрекавшему только то, что он называл «имманентностями», а также Марье, специалистке по сексуальной терапии, которая, по словам Лефона, могла рассказать много потешных историй. «Если вам нужен совет в этой области, — предложил куратор, — я ее позову, и вы можете задать ей любые вопросы».

«Не сегодня, — уклонилась Уэйнесс. — В этой области я не хочу знать о том, чего не знаю».

«Гм. Вам виднее».

Бистро наполнилось, свободных мест не осталось. Вскоре Уэйнесс обратилась к своему спутнику: «Внимательно прислушиваясь к разговорам, я до сих пор не уловила ничего, кроме замечаний по поводу качества приготовления блюд».

«Еще не время, — пожал плечами Лефон. — Подождите, настоящие мастера себя покажут». Слегка подтолкнув собеседницу локтем, он сказал, понизив голос: «Взгляните, например, на Алексея — он прямо за нами».

Обернувшись, Уэйнесс увидела полного круглолицего молодого человека с коротко подстриженными, напоминающими щетину русыми волосами и короткой заостренной бородкой.

«Алексей уникален! — заявил куратор. — Он живет поэзией, мыслит поэзией, бредит поэзией — и скоро начнет читать стихи. Но вы не поймете его стихов. Как утверждает Алексей, его стихи — настолько интимные откровения, что их можно выразить лишь в терминах, понятных только ему самому».

«Я уже обнаружила этот факт, — подтвердила Уэйнесс. — Он недавно что-то произнес, и я не могла понять ни слова».

«Разумеется! Алексей создал язык из ста двенадцати тысяч слов, подчиняющийся сложнейшему синтаксису. Он заверяет, что его язык, чувствительный и гибкий — наилучшее возможное средство выражения метафор и аллюзий. Жаль, что никто, кроме него, не может насладиться красотами его поэзии, но он наотрез отказывается перевести хотя бы строчку».

«Может быть, это к лучшему — особенно в том случае, если стихи плохие», — заметила Уэйнесс.

«Может быть. Его обвиняли в нарциссизме и необоснованном бахвальстве, но он никогда не обижается. По его словам, только посредственный поэт одержим стремлением к признанию и нуждается в похвале. Себя Алексей рассматривает как одинокого странника, затерявшегося в толпе и одинаково безразличного к критике и одобрению».

Уэйнесс снова обернулась: «Теперь он играет на гармошке и пляшет вприсядку — что это значит?»

«Ничего особенного. Просто у него такое настроение». Лефон Задори громко позвал кого-то: «Эй, Ликсман! Где тебя черти носили?»

«Только что из Суздаля. Здесь лучше!»

«Конечно, у нас лучше! В Суздале интеллектуальный климат страшнее северной зимы».

«Верно. Там единственное убежище мыслящих людей — «Бистро Янинки», но в нем со мной случилось что-то странное».

«Расскажи! Но сперва не помешает опрокинуть по кружке пива, как ты считаешь?»

«И то правда!»

«Может быть, Уэйнесс раскошелится на флягу?»

«Не раскошелится».

Лефон Задори застонал от досады: «Придется мне за все рассчитываться — если никто не предложит разделить расходы. Как насчет тебя, Ликсман?»

«Послушай, ты предложил мне кружку пива, а теперь хочешь, чтобы я за нее платил?»

«Да, конечно, ты совершенно прав. Так что ты хотел рассказать о происшествии в Суздале?»

«В «Бистро Янинки» я встретил гадалку, утверждавшую, что меня всюду сопровождает дух моей бабки, стремящийся оказывать мне помощь. Как раз в это время я играл в кости и по такому случаю пошутил: «Посмотрим, глубокоуважаемая бабушка! Как выпадут кости в следующий раз?» «Ваша бабушка считает, что выпадет дубль-три!» — сказала гадалка у меня за спиной. Я поставил на дубль-три и выиграл. Когда я обернулся, чтобы снова попросить совета, гадалки уже не было. Не совсем понимаю, что произошло, меня это тревожит. Боюсь сделать что-нибудь, что вызовет неодобрение прародительницы».

«Любопытное стечение обстоятельств, — согласился Лефон. — Уэйнесс, что бы вы порекомендовали?»

«Если ваша бабушка действительно стремится вам помогать, думаю, она не откажется время от времени предоставлять вам возможность принимать решения самостоятельно, особенно если вы ее вежливо об этом попросите».

«Не могу предложить ничего лучше!» — поддержал спутницу Лефон.

«Над этим стоит подумать», — согласился Ликсман и направился к другому столу.

Лефон поднялся на ноги: «Похоже на то, что за пиво в конце концов придется платить мне. Уэйнесс, ваша фляга опустела — вы будете еще пить?»

Уэйнесс покачала головой: «Я засиделась, а завтра мне нужно вылететь из Киева как можно раньше. Не беспокойтесь, я сама найду дорогу к отелю».

У Лефона Задори отвисла челюсть, его черные брови высоко взвились: «А как же насчет сведений, которые вы хотели получить? И как быть с двадцатью сольдо?»

Уэйнесс заставила себя смотреть прямо в мрачноватые глаза куратора: «Я пыталась придумать какой-нибудь способ объясниться с вами, не прибегая к таким сильным выражениям, как «мошенник» или «прохвост». Еще несколько часов тому назад меня ничто не остановило бы, но сейчас мне все равно, меня одолевает чувство подавленности и опустошения. Сегодня я выболтала все, что знаю, разговаривая по телефону со своим дядей. Но человек по имени Джулиан Бохост нас подслушивал — и это может привести к трагическим последствиям».

«Теперь все понятно! Джулиан Бохост — мошенник и прохвост!»

«Без всякого сомнения! Но в данном случае эти эпитеты относились к вам».

Лефон пораженно отпрянул: «Это еще почему?»

«Потому что вы пытались продать мне втридорога информацию, которую можно получить за две минуты».

«Ха! Я мог бы и раньше догадаться, почему у вас такое настроение! Но факты остаются фактами, а домыслы — домыслами. За что вы скорее согласились бы заплатить — за достоверные данные или за туманные предположения?»

«Ни за то, ни за другое! Я уже нашла все, что искала».

Лефон казался больше озадаченным, нежели огорченным: «Меня удивляет, что вы так долго сдерживались, прежде чем выразить свое мнение».

«Зато использование одного из компьютерных экранов в вашем читальном зале не заняло много времени. Вы могли бы сделать то же самое, но вместо этого предпочли пускать мне пыль в глаза, притворяясь, что мою просьбу выполнить трудно — и все для того, чтобы выманить у меня двадцать жалких монет!»