Джек Вэнс - Хроники Кадуола. (Станция Араминта. Эксе и древняя Земля. Трой.)

Т. Мирмар взглянула на свою начальницу и произнесла нарочито невыразительно: «Мне не подобает высказывать какие-либо замечания по этому поводу».

Глоуэн продолжал ненавязчиво наблюдать за мадемуазель Шуп. Та была на удивление непривлекательна — можно было легко представить себе причину, по которой почтенный род Шупов мог прерваться в шестом поколении. Хозяйка предприятия носила форменную серую рубашку с короткими рукавами, подчеркивавшую плоскость ее груди и белизну длинных рук. Ее бледный круглый лоб увенчивали уныло завитые кудряшки мышиного оттенка. Большой лоб нависал над круглыми серыми глазами, маленьким тонким носом, маленьким бледным ртом и маленькой шишкой подбородка. Мадемуазель Шуп сидела, выпрямившись, как палка, всем своим видом выражая строгость и надменное равнодушие. «Даже если она не раздражена, — подумал Глоуэн, — нельзя сказать, что ее переполняют жизнерадостность и веселье».

Ничего другого не оставалось — приходилось обратиться к мадемуазель Шуп без дальнейшего промедления. Глоуэн снова повернулся к Т. Мирмар: «Следует просто подойти к ее столу?»

«А как еще? Вы же не собираетесь прыгать задом наперед или подъехать туда на роликах?»

«Разве не предусмотрены какие-нибудь формальности?»

«Только не в фирме «Шуп и компания»! Достаточно соблюдать приличия».

«Понятно. Что ж, постараюсь соблюсти все приличия». Он пересек помещение и приблизился к столу хозяйки предприятия. Мадемуазель Шуп не поднимала глаз до тех пор, пока Глоуэн не остановился прямо перед ней.

«Мадемуазель Флавия Шуп?»

«Что вам угодно?»

«Меня зовут Глоуэн Клатток. Разрешите присесть?» Глоуэн поискал глазами стул, но ближайший находился у другого стола, метрах в пятнадцати.

Мадемуазель Шуп изучала его некоторое время круглыми, безразличными, как у трески, глазами: «Как правило, посетители понимают намек, когда видят, что с другой стороны моего стола нет никаких стульев».

Глоуэн выдавил напряженную улыбку. «Странное замечание! — подумал он. — Оно совершенно не соответствует репутации компании, славящейся обходительностью и расторопностью». Возможно, мадемуазель Шуп просто пыталась пошутить. «Намек понят! Я постараюсь изложить свое дело как можно короче. Если вы предпочитаете, чтобы я стоял, я могу и постоять».

На лице мадемуазель Шуп появилось некое подобие усмешки: «Как вам будет угодно».

Глоуэн повернулся на каблуках, сходил за стулом, поставил его у стола хозяйки компании и уселся, предварительно отвесив небольшой поклон в надежде, что такое проявление вежливости произведет положительное впечатление. Тем не менее, мадемуазель Шуп произнесла еще строже, чем раньше: «Мне не нравится, когда надо мной насмехаются, даже если это делается на чисто подсознательном уровне».

«Я тоже недолюбливаю такое поведение, — кивнул Глоуэн. — К сожалению, оно встречается повсеместно, и мне приходится делать вид, что я его не замечаю».

Почти бесцветные брови мадемуазель Шуп едва заметно приподнялись, но она промолчала. Продавец Мульш предупреждал о необходимости не позволять себе фамильярности в разговоре с мадемуазель Шуп. «Мог бы и не предупреждать, это и так ясно», — подумал Глоуэн и вежливо сказал: «Как вы уже, наверное, догадались, я с другой планеты».

«Разумеется», — без всякого выражения, но с оттенком легкого пренебрежения обронила мадемуазель Шуп.

«Я работаю на станции Араминта в управлении Заповедника на планете Кадуол — может быть, вы о ней слышали».

«Вы оказались далеко от дома», — без малейшего любопытства констатировала мадемуазель Шуп.

«Именно так. Мне поручено найти некоторые документы, похищенные из архива Общества натуралистов».

«Вы явились не по адресу. Мы не торгуем архивными документами».

«Мне это известно, — продолжал Глоуэн. — Тем не менее, мне мог бы помочь один из ваших заказчиков. Его зовут Мелвиш Киблс — но мне неизвестен его нынешний адрес. Поэтому я вынужден обратиться к вам».

Мадемуазель Шуп снова позволила себе едва заметную усмешку: «Мы не можем разглашать информацию такого рода, не получив соответствующее разрешение заказчика».

«Таковы обычные коммерческие правила, — согласился Глоуэн. — Я надеялся, однако, что в существующих особых обстоятельствах вы могли бы не применять ограничения буквально. Уверяю вас, между прочим, что в мои намерения не входит причинить какой-либо ущерб Мелвишу Киблсу. Я хотел бы всего лишь навести справки о судьбе некоторых документов, имеющих большое значение для Заповедника».

Мадемуазель Шуп откинулась на спинку стула: «Я могу нарушить любое правило. Я олицетворяю фирму «Шуп и компания». Я устанавливаю правила. Я могу изменять их по своей прихоти десять раз в день. Здесь мое слово — закон, и таково самое непреложное правило. А в том, что касается Киблса, вы сказали бы мне то же самое, даже если бы намеревались долбануть его по башке ледорубом — ваши утверждения совершенно бездоказательны».

«Боюсь, что вы правы, — признал Глоуэн. — Вы изложили суть дела в высшей степени логично».

«Я кое-что знаю о Киблсе. Он большой безобразник. Многие хотели бы его разыскать, в том числе пять бывших жен — он с ними даже не развелся и не сообщал одним о существовании других. Все действительные члены общества «Шото» ждут не дождутся первой возможности расправиться с ним по-свойски. Киблс протестовал бы громче всех моих заказчиков, если бы я сообщила кому-нибудь его адрес».

Глоуэн подумал, что мадемуазель Шуп, по-видимому, тайно наслаждается возможностью подробно обосновать свой отказ. С мрачноватым упорством он попробовал снова пойти в наступление: «Если факты могли бы убедить вас...»

Мадемуазель Шуп наклонилась вперед, опираясь на острые локти, и сплела длинные белые пальцы: «Меня не интересуют факты».

Глоуэн притворился искренне удивленным, презирая себя за притворство: «В таком случае, существует ли вообще какой-нибудь способ повлиять на ваше решение?»

«Никакой определенной методики нет. Вы могли бы воззвать к моему альтруизму. Я рассмеялась бы вам в лицо. Лесть? Льстите мне, сколько хотите, это меня только позабавит. Знамения и пророчества? Я не суеверна. Угрозы? Одно слово — и мои служащие выведут вас отсюда, да еще надают вам тумаков на прощание. Кроме того, вас раскрасят множеством несмываемых ярких пигментов. Взятка? У меня уже столько денег, что я не смогла бы их потратить за тысячу лет. Что еще вы можете придумать?»

«Как насчет обычной человеческой порядочности?»

«Но я не обычный человек, разве вы не заметили? Если бы от меня это зависело, я ни в коем случае не выбрала бы человеческий облик. А так называемая «порядочность» была изобретена без моего участия, в связи с чем ее существование — если она вообще существует — не накладывает на меня никаких обязательств».