Джек Вэнс - Ночной огонь

Полицейский инспектор Гандет еще не мог взять показания у пострадавших. Выступая перед представителями прессы, он подчеркнул личное возмущение происшедшим: «Судя по всему, четыре молодых человека переоделись, чтобы слегка позабавиться, но повстречались с шайкой разнузданных бандитов, предававшихся бессмысленной, садистической жестокости. В нашем городе такое поведение недопустимо! Мы сделаем все возможное для того, чтобы виновные предстали перед судом и понесли справедливое наказание. В самое ближайшее время я проведу интервью с жертвами нападения и установлю фактические обстоятельства дела. Сейчас они находятся под воздействием седативных препаратов; врачи считают, что им предстоит провести в больнице не меньше трех недель. Эти молодые люди должны были участвовать в выпускной церемонии в Лицее на следующей неделе; теперь, конечно, об этом не может быть речи».

Через два дня Ханафер Глакеншоу пришел в себя достаточно для того, чтобы говорить, но, судя по всему, был настолько деморализован достойным сожаления происшествием, что не мог связно излагать последовательность событий. Такое же влияние травмы оказали и на трех других жертв; в конце концов полиция стала подозревать, что молодые люди сговорились и не желают давать показания. Инспектор решил, что четыре Ангела Тьмы очевидно сами занимались чем-то не слишком законным, и с отвращением закрыл дело.

Супруги Фаты сидели за завтраком, когда на телеэкране появились новости о жестокостях, которым подверглись Ангелы Тьмы, озорничавшие ночью в Пингари-парке. Диктор сообщил, что на них напали с необъяснимой, безудержной яростью. Каждому из молодых людей предстояло провести в больнице несколько недель.

И Хильер, и Альтея были глубоко огорчены этим известием.

«Не знаю, о чем следует больше сожалеть — о судьбе Ангелов Тьмы или о душевном состоянии разбойников, совершивших такое варварское избиение!» — заявил Хильер.

«И те, и другие заслуживают порицания, — отозвалась Альтея. — Они вносят насилие в нашу жизнь! Вместо того, чтобы делать существование легким и радостным, они причиняют боль». Она взглянула на Джаро, сидевшего напротив и скромно поглощавшего завтрак: «Разве таких новостей не достаточно, чтобы ты отказался от отвратительных боевых упражнений?»

«Ни в коем случае! — сказал Джаро. — Тренировка позволяет мне защищаться. Кроме того, она укрепляет организм и придает выносливость. Если на меня нападут, я смогу убежать со всех ног, и никто из разбойников меня не догонит».

Альтея восприняла его доводы с сомнением. Хильер заметил: «Джаро пошутил. Не слишком удачная шутка, на мой взгляд».

«Надеюсь, тебе не пригодится подобное преимущество, шутишь ты или нет», — взволнованно прибавила Альтея.

Хильер решил сменить тему разговора: «Вчера в Институте ходили исключительно любопытные слухи. В каком-то смысле они касаются и нас. Вас это интересует?»

«Расскажи, — согласилась Альтея. — Снова какой-нибудь скандал?»

«Это странная и печальная история. Помнишь, несколько лет тому назад было продано ранчо «Желтая птица»?»

«Конечно, помню. Тогда оно принадлежало декану Хутценрайтеру. Надо полагать, его обманул какой-нибудь прохиндей».

«Агент по имени Форби Мильдун. Он выставил эту недвижимость на продажу от имени фирмы «Фидоль комбайн». Восемьдесят процентов акций фирмы принадлежали Гильфонгу Рюту, а на долю Мильдуна приходились остальные двадцать. Вчера представитель «Фидоль комбайна» объявил, что «Желтая птица» продана корпорации «Лумилар вистас», полностью принадлежащей Рюту. Стоимость ранчо определял оценщик земельных участков, причем он отнес территорию «Желтой птицы» к категории «бросовой земли», непригодной для сельского хозяйства. Мильдун получил за свои двадцать процентов ничтожную сумму. Сделка была заключена тайно. Мильдун узнал о ней только вчера вечером и пришел в ярость. Он явился в клуб Рюта и стал угрожать ему судебным иском, на что Рют невозмутимо пожал плечами. Мильдун потерял всякую сдержанность. Он схватил Рюта за бороду и ударил его по голове свернутой в трубку газетой. Рют только улыбнулся и отвернулся, сохраняя достоинство, а Мильдуна вышвырнули из клуба. Теперь ему предстоит получить выговор от Комитета по урегулированию межклубных конфликтов. Вот такие дела».

«Ага! — пробормотал Джаро. — Раскрылась тайна отсутствия Форби Мильдуна».

«Отсутствия? Где он отсутствовал?»

«На концерте в консерватории, вчера вечером».

Хильер улыбнулся: «Вчера вечером Форби Мильдуну было не до музыки».

Джаро подумал, что происшедшим могла объясняться и другая тайна. Лиссель вела себя настойчиво и соблазнительно, когда приглашала его на концерт. На концерте же ее поведение резко изменилось, она стала холодной и неприступной. Чем была вызвана такая перемена? Он все еще не мог с уверенностью ответить на этот вопрос, но события вчерашнего дня начинали складываться в более или менее последовательную картину.

Хильер поинтересовался: «Джаро, как ты собираешься провести день?»

«Сегодня в Лицее — так называемый «предвыпускной обход». Мы обязаны забрать свои вещи из шкафов и ящиков, вернуть оборудование в лабораторию, прибрать в классных комнатах и тому подобное. А вы что собираетесь делать?»

«Ничего особенного. Как обычно, в конце семестра много хлопот со всякими табелями и ведомостями».

«Не забудь! Нам нужно взять пригласительные билеты участников конгресса! — напомнила супругу Альтея. — Иначе нас не пустят в Искристую Заводь!»

«Верно! — отозвался Хильер. — Значит, лучше явиться в управление пораньше. На конгресс вылетает целая делегация из Танета, в том числе декан Хутценрайтер. Он прочтет доклад о результатах исключительно глубокого исследования: «Дополнительные измерения философии на примере лингвистических тензоров Уильяма Шульца»».

«Гм. Звучит несколько заумно», — заметила Альтея.

«Не спорю. Надеюсь, доклад Хутценрайтера будет организован лучше, чем его финансовые дела. Говорят, он по уши в долгах».

«Как это может быть? — недоумевала Альтея. — Он известен блестящими умственными способностями».

«Вполне возможно, что его умственные способности слишком блестящи, — предположил Хильер. — Тензоры Шульца оперируют в семнадцати измерениях, знакомых декану Хутценрайтеру не хуже, чем самому Шульцу. Финансовые сделки осуществляются в одном измерении: покупай по дешевке, продавай втридорога. Декан Хутценрайтер, однако, осмысливает финансовые операции одновременно в нескольких измерениях, тогда как работники банков неспособны уяснить себе формулировки ненулевой математической лингвистики».