Алексей Подсосов - Новый Гольфстрим

Ты извини меня, Виктор, но ты, мой дорогой, сошел с рельс научного трезвого мышления. Твой проект заключает ряд труднейших и, я сказал бы, неосуществимых проблем. Этот новый Гольфстрим, как ты называешь, ты придумал его для того, главным образом, чтобы отеплить Арктику. Хорошая идея, она давно носится в воздухе. Отепляй! Ты сам говоришь, что первоначальное растопление льдов должно быть осуществлено ядерным горючим, полученным из койперита… Хорошо. Пусть же твой койперит и в дальнейшем отепляет север. Я никак не могу понять, для чего тебе обязательно надо пустыню превращать в море. Ты видел, как успешно мы превращаем ее в цветущий сад. Пройдет несколько лет, ее не будет совсем. Она будет сплошным садом.

Виктор Николаевич предвидел это возражение. То же самое сказал и отец.

— Ты говоришь, — сказал Горнов. — «Пусть твой койперит и отепляет север». Если бы вопрос шел даже только о том, каким путем, какой энергией мы должны отеплять север, то мне думается и в этом случае мы должны были бы подойти к решению этого вопроса с точки зрения экономики. Север потребует больших расходов ядерного горючего, что нам экономически невыгодно. Между тем, лучистая энергия солнца — бесплатный дар. И количество ее огромно. Если мы не удержим ее и не используем, она вновь унесется в мировое пространство.

Имеющиеся у нас материалы для получения ядерной энергии, как бы велики они ни были, понадобятся для других нужд в промышленности и сельском хозяйстве.

Но вопрос ведь ставится не только об отеплении севера. Я выдвигаю проблему власти над климатом. И отепление севера — только одна часть этой проблемы. Мы должны изменить климат всей Средней Азии, превратить его из резко континентального в субтропический, должны раз и навсегда обезвредить раскаленные сухие воздушные массы, скопляющиеся над нашими пустынями, оградить Кубань, Украину, Нижнее Поволжье от засух и суховеев, смягчить климат Сибири, разрешить проблему Каспийского моря, остановить его дальнейшее высыхание, дать странам Средней Азии большие пресноводные озера, в которых они могли бы широко развернуть рыбоводческое хозяйство, не менее продуктивное, чем скотоводство и хлебопашество. Мы должны, наконец, стать действительными хозяевами воздушного океана, научиться управлять его течениями, смирить капризы погоды и климата. Вот в чем главная суть моего проекта. Новый Гольфстрим — только подступ к этой будущей победе человека над природой.

Виктор Николаевич замолчал.

Присев к письменному столу, он закурил трубку. Облака табачного дыма медленно тянулись к раскрытой пасти стоявшего на столе какого-то мифического чудовища и исчезали в ней.

Все молчали. Петриченко, нахмурив брови, по привычке лохматил свою черную шевелюру. Лурье тяжелыми шагами ходил по кабинету. Исатай Сабиров отошел в угол комнаты, где стоял большой глобус, и, отвернувшись от всех, медленно вращал его вокруг оси. Поодаль от них на диване сидели Вера Александровна и маленькая полная старушка — жена Лурье.

— Я жду, — с некоторым раздражением проговорил Горнов. — Что же вы все замолчали?

— А что говорить? — пожав плечами, сказал Петриченко. — Жаль, что ты столько труда положил на фантастический проект. Мы ждали от тебя не этого, а…

— Договаривай, — тихо сказал Горнов.

— Что же договаривать? Я, кажется, высказался достаточно ясно.

Вера Александровна подняла голову и, откинув рукою упавший на лоб локон, укоризненно посмотрела на Петриченко.

— Ты, вероятно, хочешь, чтобы мы оставили свои работы и занялись осуществлением твоего проекта? — с усмешкой добавил он.

Горнов молча продолжал курить.

Исатай порывисто отошел от глобуса. В черных глазах его сверкнули огоньки.

— Нельзя так! — накинулся он на Петриченко. — Нельзя! Вы его друг, и вы его друг, — он повернулся к Лурье. — Я тоже друг. У каждой мысли есть свое время, и если дело назрело, к его началу всегда подоспеют хорошие и сильные люди. — Широкая улыбка, обнажившая два ряда белых зубов, осветила его лицо.

Он подбежал к Горнову и схватил обеими руками его руку.

— Я ваш друг! Веришь? И что угодно моему другу, угодно и мне. Пусть мысли и дела друга будут моими мыслями и моими делами. Понял? Куда ты, туда и я! — прокричал он и бросил вызывающий взгляд на Петриченко.

Лицо Веры Александровны просветлело. Она первый раз видела этого смуглолицего, с черными горячими глазами, стремительного юношу.

— Если падать, так падать с хорошего верблюда, говорили наши деды. Знаете, есть колючая трава шангель. Когда идешь, она цепляется за одежду, рвет ее, царапает тело. Пойдем вместе!

Исатай опять подбежал к Горнову и горячо потряс его руки.

Лурье громко кашлянул. Засунув руки в глубокие карманы просторного пиджака, он подошел к Петриченко с грозно-нахмуренным видом.

— Вы знаете, что планирование водного хозяйства в речных бассейнах, принадлежащих к Каспийскому морю, сталкивается с весьма серьезными затруднениями? Советую вам внимательно отнестись к мыслям моего молодого друга. В них вы найдете разрешение целого ряда проблем. Тут и изобилие воды для машинного орошения засушливого Заволжья и пустынь, и, вообще, уничтожение пустынь, и решение проблемы Каспийского моря, и улучшение климата. Климата всей нашей страны!

Лурье высоко вскинул вверх обе руки.

Жена Лурье, наклонясь к Вере Александровне, сказала полушепотом:

— Так каждый раз: орошение и климат, климат и орошение. Никак не может примирить эти две задачи. И все волнуется, а в его ли годы волноваться…

— Осадков недостаточно не только в пустынях, — с прежним жаром продолжал Лурье. — Сельское хозяйство на Украине, в Заволжье предъявляет все большие и большие требования на воду, а где она? Волга взяла из всех бассейнов северных рек, а также из бассейна Дона все, что было возможно. А вы знаете, что такое проблема Каспия. За год в Каспийское море притекает всего 330 кубических километров воды. Непосредственно над ним выпадает осадков 90, а всего — 420. Столько же испаряется за год с его водного зеркала. При дальнейшем изъятии воды из впадающих в него рек площадь Каспия будет сокращаться. Это изменит климат окружающих местностей, увеличит сухость климата, усилит деятельность суховеев, расширит площади пустынь. А все это потребует еще большего расхода воды на орошение.

Широким охватывающим жестом Лурье обеими руками очертил в воздухе замкнутый круг.

Жена с беспокойством смотрела на него.

— Ты бы сел, дай что-нибудь и им сказать, — мягко проговорила она.

Лурье покорно сел на стул, хмуря седые брови над добрыми блестящими глазами.

Наступившее молчание прервал Петриченко.

— У каждой мысли есть свое время, и если оно назрело, сказали вы, — медленно заговорил он, повернувшись к Исатаю. — Совершенно верно. Назрело ли дело? Вот вопрос. Осуществим ли этот проект при современной технике? Не спорю, — фантазия очень заманчивая, но все же пока это только фантазия.