Алексей Подсосов - Новый Гольфстрим

Ворота на подводный участок закрылись. Больше не появлялось ни одно судно.

Потянулись часы томительного ожидания.

Петриченко лежал в своей каюте и обдумывал проблему использования электроэнергии гальванического элемента на дне океана. Работа эта занимала его, и он перестал думать о том, что жизни осталось, быть может, всего два-три дня.

Рыбы продолжали подплывать и заглядывать, в иллюминаторы, как бы интересуясь — живы ли еще те, кто непрошеными забрались в их царство.

Вдруг заговорило радио. Начальник Полярного порта сообщал: «Завтра, 27 сентября, порт возобновляет прием воздушно-подводных судов».

Потом радио замолкло. За приказом не следовало никаких разъяснений.

Что произошло наверху? Неужели морозы прекратились так же неожиданно, как и наступили? Где сейчас Горнов? Что предпринял он? Неужели за один день удастся растопить льды? Ведь толщина льда достигла почти метра.

Обо всем этом в приказе не было ни одного слова.

Чувствовалась какая-то тайна. Подводники ждали дальнейших приказов. К чему готовиться? Куда будут направлены первые транспорты? Можно ли сейчас же, не ожидая, разбирать все, что уложено, запаковано? Начать работы?

Никаких указаний. Ничего, что бы подтверждало приказ.

В догадках, тревожных вопросах, радостных, полных надежды, восклицаниях прошла ночь.

К утру в небольших кессонах и батисферах уже чувствовался недостаток воздуха. Дышать стало тяжело.

И снова радио сообщило радостную весть. Теперь уже не было никаких сомнений, никаких тревог.

Самолет «Арктика» потерпел аварию, но Горнов и его помощники сегодня прилетели в Полярный порт и приступают к операции растопления льда в бухте.

Прием судов будет сегодня возобновлен.

— Счастье! Торжество! Жизнь! Победа! — восклицали подводники.

Реактивные ракетопланы взвились ввысь над бухтой Полярного порта в 9 часов 13 минут.

В 9 часов 28 минут, пролетев 1500 километров за четверть часа, машины опустились на одном из закрытых аэродромов в окрестностях Москвы.

На аэродроме не было ни одного самолета, ни одного автомобиля, никого, кроме старого генерала авиации и его адъютанта.

Как только Горнов и его ассистенты выпрыгнули из кабины, генерал дал знак-ракетопланы взвились и почти мгновенно исчезли из вида.

Генерал подошел к прибывшим, пожал им руки и поздравил с благополучным перелетом.

— Что известно о бухте порта? — спросил Горнов. Генерал улыбнулся.

— Вы летели пятнадцать минут, и те, кто наблюдает за бухтой, еще не могут приблизиться к порту. Пока известно только, что над всем районом города стоит непроницаемый туман. Сообщают, что вихревые движения и горячие воздушные струи не позволяют подойти ближе, чем на двадцать пять километров. Таяние снегов идет во всей окружающей тундре.

На площадку аэропорта подкатили два автомобиля.

— Мы с вами, Виктор Николаевич, проедем в Кремль… Всего на полчаса, — сказал генерал. — А ваша супруга и другой ваш славный помощник, думаю, хотят поскорее увидеть родных. Ведь так?

Виктор Николаевич приехал домой не через полчаса, как предполагал генерал, а значительно позднее.

В Кремль непрерывно шли сообщения из порта. Горнов жадно слушал их.

«В десять часов температура воздуха в порту и в окружающем районе начала выравниваться. — сообщал Уваров. — Шло бурное таяние снегов. Пары и туман над бухтой и над городом поредели. Ветер становится тише. Вылетевшие самолеты прошли над портом на высоте шесть тысяч метров. Радиолокация не дала точной картины состояния бухты».

«В 10 ч. 50 м. радиолокация показала, что поверхность бухты свободна от льдов. Самолеты спускались на высоту тысячи метров».

Через десять минут Уваров радировал: «На воду спустился первый гидросамолет. Температура воды на поверхности — 80°, на глубине десяти метров — 30°, на глубине двадцати метров — 6°. Пускаю в действие отеплительные галереи».

И еще через полчаса Уваров уже доложил:

«Первый отряд легких амфибий в составе пятидесяти судов с грузом кислорода благополучно погрузился и ушел на участок. Я приказал пропускать следующие отряды через каждые пять минут. Когда пройдет тысяча двести амфибий с кислородом, начнем возвращать из моря ледоколы и выведенные из гавани суда, причальные вышки, плавучие краны. Начинаем реэвакуацию города и порта».

Вера Александровна не была дома всего восемь дней. Все эти дни она заставляла себя не думать о дочери. Но сейчас чувство любви и нетерпения дошло да острой, мучительной силы.

В Москве, как и восемь дней назад, стояла теплая золотая осень. Ярко сияло солнце. Крутом все горела золотом и пурпуром.

Жизнь здесь продолжала идти своим обычным ходом, люди спокойно шли куда-то, смеялись, болтали, говорили о каких-то своих делах.

Горновой казалось уже сном, то, что она видела пятнадцать, двадцать минут назад: безмолвие скованной морозом снежной пустыни, останавливающаяся жизнь большого порта, лохматый иней, осевший на проводах, на всем, что было в городе Полярного порта.

Там дыхание застывало в воздухе. Ресницы, щеки и волосы, выбившиеся из-под шапок, были покрыты белыми кристаллами.

А здесь тепло, шумно и оживленно как всегда.

Переход от суровой картины безлюдного, опустевшего города, покрытого снегом и льдом, к золотой осени в Москве, переход, совершившийся в краткий миг, представлялся каким-то волшебством. Вера Александровна не могла уверить себя в том, что всего только пятнадцать минут назад она вкладывала в микропушку кассеты с койперитом и, спустив рычаг аппарата, державшего подводный катер, бросилась в кабину ракетоплана.

Когда Виктор Николаевич вернулся домой, он застал жену помолодевшую, счастливую.

Все страшное, мучительное, все терзания, которые он переживал в пустыне Чинк-Урта, а потом в тайге, шагая на лыжах по глубоким снежным сугробам, все это было позади, исчезло как тяжелый сон.

Вечером на заседании Чрезвычайной государственной комиссии Горнов сделал доклад. Было принято решение:

«Работы Нового Гольфстрима продолжать с той же интенсивностью. Срочно выяснить причины гибели самолета и проверить еще раз надежность кассет».

Серый дом Академии наук в Чинк-Урте снова ожил.

К небольшому коллективу лаборатории присоединились виднейшие атомники Союза.

Необходимо было быстро провести исследования и выяснить защитные свойства кассет.

В залах, в кабинетах, в герметических камерах серого здания вновь начались опыты.

Вечером все собирались в сад Академии наук. Здесь, как и прежде, благоухали цветы и деревья, звенели хрустальные струи фонтанов. Ярко-пестрые тропические бабочки плавали в голубом воздухе.